17.01.2010 в 21:25

Пишет  Китахара:

Новогодний челлендж: фик
Название: Как Баффи
Автор: Китахара
Рейтинг: почти R, я думаю
Жанр: беспросветный флафф, попытка юмора
Содержание: предновогодние развлечения в духе канона и фанона
Цитата: «Джек: И чтоб ты знал, рулетки никогда не лгут.»
От автора: Возможно, сумбурно, зато точно успел вовремя. И, кажется, я собрал буквально все бояны фэндома в одном тексте.

Безыскусная поделка

По правде говоря, капитан Джек Харкнесс думает, что охота праздновать Новый Год у него на всю вечность отпала еще в 1999-м. (Равно как и охота бегать «еще за одной» во время пьянки: мало ли что увидишь, вернувшись.) Но рекламный проспект, который ему впихнули в торговом центре, выглядит так соблазнительно… Джек крутит идею так и сяк, представляет себе процесс воплощения и последствия – и решает, что устоять просто невозможно.
Наверное, пришло время бороться с тайными страхами. И не только со своими.


31-го декабря Янто Джонс заходит в офис как обычно рано, только и теша себя мыслью о том, что непременно трахнет начальство, вынудившее его тащиться на работу в канун Нового Года.
Разумеется, в прямом смысле.
На столе Янто Джонс обнаруживает довольно большую коробку в коричневой оберточной бумаге, размашисто надписанную маркером: «Угадай от кого». Улыбнувшись кроманьонскому юмору капитана, Янто аккуратно канцелярским ножом взрезает упаковку и снимает крышку с логотипом «Graf».
В коробке – мужские коньки для фигурного катания. Янто вынимает правый и видит под ним записку, в которой указано время и место.
«И да, это свидание. С Новым Годом».
Янто закрывает коробку и включает компьютер.

Внутренняя линия связи:
Янто: А весь мир в придачу?
Джек: Это за какую же вечность?
Янто: Сэр, я потрясен. Вы знаете классику. Но коньки на размер больше, чем нужно.
Джек: Это чтобы носок толстый надеть, между прочим. И чтобы ты знал, рулетки никогда не лгут.
Янто: Смею напомнить, сэр, что вы применяли ее точно не к моей ступне.
Джек: К ступне? А что, это интересно…
Янто: О нет, сэр, у меня ступни, а не тентакли. До встречи в восемь.
Джек: Эй, а кофе?
Янто: За одни только коньки, без мира в придачу – сварите себе сами. В конце концов, сегодня у всех выходной. Отбой.


В раздевалке на удивление пусто. (Янто подозревает, что Джек заказал весь каток на вечер.)
Янто сидит на скамейке, пытаясь справиться с коньками. Капитан стоит рядом, уже переобувшийся, засунув руки в карманы и неизвестно как держа при этом равновесие.
- Зашнуровать? – он ухмыляется.
- Побереги силы для катка, - серьезно говорит Янто. – Я совершенно не умею кататься, тебе придется меня держать за руку.
- За все, за что скажешь, - в тон ему отвечает Джек.
Янто по привычке закатывает глаза.


- У меня ноги разъезжаются, - стонет Янто, пытаясь встать прямо и судорожно хватаясь за бортик.
- При других обстоятельствах я был бы только рад, - Джек ослепительно улыбается, беззаботно скользит рядом, откровенно красуясь – стройный, подтянутый. Из кармашка жилетки изящно свисает цепочка от часов. На фоне этого великолепия Янто остро чувствует свою неуклюжесть. – Ладно, давай помогу.
Джек подъезжает совсем близко и крепко обнимает Янто за талию:
- Просто держись и переставляй ноги.
Они пытаются сделать пару шагов вместе, Янто виснет на Джеке.
- Нет, сэр, так не пойдет, - мужественно говорит Янто, в очередной раз избежав падения только благодаря своевременной поддержке. – Так я никогда не научусь. Я должен попробовать сам.
Джек, картинно взмахнув руками, отъезжает к центру катка. О, ему, наверное, жаль, что не захватил с собой попкорн.
Янто решительно шагает вперед – и падает в первый раз, на одно колено.
Играет малоизвестная жизнерадостная попса.
- С почином, - радостно смеется Джек.


К концу первого часа Янто падает уже восемь раз и понемногу учится ехать без страховки. Джек наблюдает и комментирует, вырисовывая пируэты неподалеку.
Воспитание не позволяет Янто ругаться, но выражение его лица очень красноречиво.
К середине второго часа у Янто почти получается тормозить не в борт и не в Джека. (Тормозить в начальство приятней и мягче, зато бортик не норовит всякий раз погладить по заднице. Не то чтобы это было неприятно, но напрочь отвлекает от необходимости держать равновесие.)
К третьему часу Янто, робко улыбаясь, выезжает на середину катка и делает почти изящное танцевальное движение.
Джек ободряюще хлопает в ладоши.
Янто пытается поклониться и, конечно, падает.
Жизнерадостная попса заглушает победившие воспитание ругательства.


В начале четвертого часа Янто сидит на скамейке, положив голову на плечо Джеку, и тяжело дышит.
- Понравилось? – говорит Джек ему в макушку. Янто думает, что лучше бы начальство наконец-то заткнулось и приступило к активным действиям, не зря же было потрачено столько денег на несколько часов аренды катка в новогоднюю ночь.
Янто поднимает голову, долго смотрит Джеку в глаза. Улыбка Джека меркнет. Он обхватывает ладонью шею Янто, притягивая ближе…
…тут-то в двери, ведущие в раздевалку, с диким ревом и врывается вивил.


- Янто Джонс, - медленно говорит Джек, стоя напротив, скрестив руки на груди. – Ты только что раскроил вивилу череп. Коньком. С одного удара.
- Это я с перепугу, сэр, – Янто, сидя на полу рядом с телом инопланетянина, усиленно пытается вытащить изо лба твари застрявшее лезвие конька. И зачем-то добавляет: - Как в «Баффи». Баффи так делала.
Джек переводит взгляд с трупа на Янто и обратно, пытаясь осознать случившееся, и наконец выдает:
- Знать не хочу, какие еще сериалы ты смотрел, но, похоже, тебя пора переводить на оперативную работу.


Еще несколько часов проходят в рабочем режиме: выяснить, как вивил попал на подвальный этаж торгового центра, погрузить труп в джип, раздать реткон очевидцам.
- Сэр, - говорит Янто, заталкивая ноги покойного в багажник. – Меня терзает один вопрос.
- Какого хрена вся дрянь всегда случается в Новый Год? – задумчиво откликается Джек, захлопывая крышку.
Янто задумчиво трет переносицу.
- Нет. Почему этот вивил голый?
Джек непонимающе смотрит на секретаря:
- Тебя это каким-то образом тревожит?
- Нет, - отвечает Янто, открывая дверцу машины, - я просто уже не первый год думаю над тем, кто шьет им комбинезоны.


Вернувшись в хаб и запихав труп на свободную полку в морге, Джек и Янто обнаруживают, что уже далеко за полночь.
- Мы прое… пропустили бой курантов, - говорит Джек, утирая пот со лба.
- Ты все равно не любишь Новый Год, - Янто тяжело опирается на стол. – Я даже удивился, что ты решил праздновать.
Джек задумчиво смотрит на секретаря.
- И все-то ты знаешь, Янто Джонс.
Он подходит совсем близко, прижимает Янто к столу и наконец-то целует.
- Почему всегда на столе Тошико, сэр? – стонет Янто, быстро расстегивая жилет Джека.
- Он тут стоит слишком удобно.


- Ай!
- Что такое?
- У меня там синяк.
- Прости…
- И здесь тоже.
- Черт. Пойдем от противного. Где у тебя нет синяков?
- Каток, сэр. Это была ваша идея, сэр. Ай!


- Ты не мог бы стать на колени?
Янто кивает (в конце-концов, на столе не так уж и удобно, а лежать спиной на бетонном полу холодно), переворачивается – и тут же воет от боли.
- Что?! – Джек обеспокоенно берет его за плечи.
- Ссссс…синяки, сэр.
После пары секунд молчания Джек выдает короткое «подушка» и решает, что в качестве оной подойдут его собственные свернутые брюки.


- Янто.
- Да, - запыхавшись, между выдохами.
- Что это стучит?
- Моя голова, сэр.
Джек замирает на полудвижении. Стук прекращается.
- О системный блок, сэр.
Джек чертыхается и подтаскивает Янто к себе поближе.
- Мне начинает казаться, что ты любишь боль. Разобьешь комп - Тошико тебя запытает до смерти.


В три часа ночи Янто заявляет, что хватит разврата, поднимается с пола и собирает разбросанную одежду.
Джек лежит под столом, опираясь головой о пресловутый системник:
- Поедешь домой?
Янто останавливается, перебросив пиджак через руку. На коленях и бедрах у него багровые – пока багровые – синяки. Джек находит это весьма трогательным. И соблазнительным.
- У тебя слишком мало места там, внизу, - наконец говорит Янто и бросает в Джека его рубашкой. – Штаны рядом с тобой.
Джек улыбается тактичности своего секретаря.
- Завтра можешь прийти к полудню, учитывая твои… производственные травмы. Отоспись.
- Крайне щедро, сэр, - саркастически замечает Янто, направляясь в сторону душа.
Джек смеется.
Ну, может, Новый Год не такая уж и дрянь.


Внутренняя линия связи:
Янто: Доброе утро, сэр. Отчет о вчерашнем происшествии уже у вас на столе.
Джек: Надеюсь, он полон непристойных подробностей?
Янто: Разумеется. Голый вивил на общественном катке – это верх непристойности.
Джек: О. Нет, серьезно. Я думаю, нам стоит повторить.
Янто: Каток, драку с вивилом или секс под столом Тош?
Джек: Можно все вместе и в произвольном порядке.
Джек: Ну же, я подарю тебе новую пару коньков. Тем более, ты так лихо с ними управляешься.
Янто: Меньше, чем за мир в придачу, не соглашусь, сэр. И то только на следующий Новый Год.
Джек: Значит, у меня есть повод ждать этого праздника, да?
Янто: Определенно.

@темы: Чтиво, Мужская дружба? Не, не слышала, Torchwood, PG-13

---

В этом фике гораздо больше кинкают не-эротические отступления, чем эротические

Заявка: "Мориарти/Шерлок.

УСТ, периодические выпадания каждого из реальности в навязчивые фантазии о том, что могло бы произойти."

Пишет Гость:

09.03.2011 в 03:08

получилось, конечно, совсем не то, что хотелось, и итог на заявку похож мало. если что - попросим удалить.

Исполнение №1

Скорее бы.
Джим ждёт утра напряжённо, почти отчаянно, и это так же странно для него, как и ново. Разве завтра - не ничто? Не отсечка, не торопливая пометка на полях в списке планов, привязывающая их к дате; не пустота, которая заполнится в точности тем, чем позволит ей он; не то, о чём уж точно не стоит думать?
Единственное, что должно иметь значение - это сейчас.

Сейчас - пока пуля летит по параболе к заданной точке и сама превращается в точку: буквально, в точку в чьей-нибудь жизни.
Сейчас - пока падает гильза.
Сейчас - пока лезвие рассекает кожу.
Пока яд растворяется в чашке кофе.
Пока тикает часовой механизм бомбы.
Пока бесценные мегабайты утекают сквозь прореху в системе защиты.
Пока Шерлок Холмс стоит под душем, закрыв глаза.

Джим падает на кровать, так и не сумев отвести взгляд от экрана. Микрокамера передаёт изображение с чёткостью, от которой жарко и не хватает воздуха: тёмные кудри, стремительно намокая, тяжелеют и липнут к коже, губы расслабленно мягки, жилка на шее отсчитывает тягучие секунды. Шерлок стоит, не двигаясь и чуть приподняв лицо; Джим провожает взглядом струи воды, сбегающие вниз по его шее. Завораживающее зрелище. Одурманивающее. Опьяняющее.

Джим медленно выдыхает. От желания дотронуться кружится голова. О да, дотронуться - провести вдоль обеих ключиц остриём ножа, чтобы струи, стекающие по груди, стали цвета вина: ты - моё божество, и я приношу тебя в жертву тебе же. А может быть, кончиком языка, чтобы цвета вина стали вспышки перед глазами, рассекающие реальность на кадры: я - твоё божество, и ты мне принадлежишь безраздельно.
И которое из прикосновений заставило бы тебя вздрогнуть, Шерлок?

Камера вмонтирована достаточно высоко для того, чтобы ей не мешали брызги воды: Джим смотрит в безмятежное лицо сверху вниз, против воли представляя себе, что Шерлок, запрокинув голову, стоит перед ним на коленях. Дыхание становится лёгким и частым: слишком легко вообразить свои пальцы зарывающимися в эти влажные кудри; ладонь на затылке; короткий укус в плечо. Я отдам тебе всё, что хочешь - не вопрос, сладкий мой, тебе нужно только как следует попросить. А потом - уничтожу тебя самым безжалостным, самым изощрённым способом; и это честно, мой милый, потому что права на существование у такой красоты просто нет.

Джим тихо смеется. Никакая сила не заставила бы его закрыть глаза хоть на мгновение. Задохнувшись, он представляет, как Шерлок склоняется к его губам, тоже не закрывая глаз - что ж, предусмотрительно, дорогуша - на твоем месте я бы тоже не рискнул. Взгляд серо-зелёных глаз затуманен, губы горячие и сухие: Джим неторопливо облизывает их, наблюдая за Шерлоком из-под полуопущенных ресниц. Того начинает трясти - он сминает губы Джима и жадно толкается в рот языком: ха, мой сладкий, как же давно тебя не целовали! Не спеши, иначе кто поверит в твои разборчивость и терпение?.. О, милый мой, смеяться я буду сколько вздумается. Это же просто восторг, что ты есть на свете, и это же просто смех, что ты ждал меня в тишине и одиночестве - а я, между тем...

Я позволю тебе все, что угодно. За одно то, что ты существуешь.

Для нас с тобой невозможны развязки - ты ведь не хуже меня понимаешь это, дорогуша. Будет только череда кульминаций - и каждая следующая сногсшибательнее предыдущих, не сомневайся. Какой-нибудь из них, мой сладкий, мы, разумеется, не переживём... Что ж. Мир несовершенен - хотя это, конечно, не повод не пытаться сделать его ещё хуже.

Двойное самоубийство - вот что я предложил бы тебе под занавес. Но не предложу: решу за тебя сам. Упс! - ах! - ты оценишь, я знаю.

Шум льющейся воды должен успокаивать, но не успокаивает нисколько. В ушах тоже шумит, хотя ничего особенного на экране нет - камера всё-таки оказалась высоковато - но это не имеет значения. Джиму совершенно достаточно слипшихся от воды ресниц: Шерлок Холмс живёт в его мыслях уже много месяцев, и это он наполняет бессмысленное ожидание завтрашнего дня трепетом предвкушения. Завтра утром полиция обнаружит шестой труп, и, сопоставляя факты, ты поймёшь, Шерлок, что это - не настоящая серия убийств, а только имитация. Блестящая, что уж - но имитация. Маньяка нет. Есть я. И это заставит тебя по-новому взглянуть на предыдущие жертвы, сладкий мой... Поймёшь ли ты, ради которой затеяно это феерическое представление? Думаю, да - вопрос лишь в том, как скоро...

Шерлок, расслабленный и безмятежный, проводит языком по губам, и это движение останавливает мысль на лету. Слишком легко представить, что вот так же он выглядит, вытянувшись на смятых простынях сразу после... Неважно, чего - я же обещал тебе всё, что угодно. И как угодно. Хочешь - поспешно, жадно и безжалостно: поймаешь, пересилишь, загонишь в угол? Я не буду протестовать и даже не сбегу - в ближайшие полчаса, конечно - потому что не этого ли мне и хочется, если подумать? Хочешь - медленно, обстоятельно и демонстративно: подчинишь себе, накажешь, отомстишь? Я только за, милый - вот верёвка, и можем даже поспорить на то, кто потеряет голову раньше. Но ты ведь, конечно, хочешь играть. По-настоящему. И это, хотя и не исключает верёвки, гарантирует, что развлечёмся мы оба. Ты вдохновляешь меня, сладкий, как никто на свете. И клянусь, я тебя не разочарую...


Внезапное движение на экране - Шерлок распахивает глаза и резко выдыхает - пронзает Джима, как разрядом. Жар во всём теле становится просто невыносимым, но Джим, вцепившись в простыни, только смотрит: Холмс выбирается из душа, исчезая из поля зрения. Это не приносит облегчения, потому что воображение торопливо дорисовывает больше, чем могла бы видеть любая камера: вот сейчас, прямо сейчас, он, запрокинув голову, проводит по шее полотенцем, и прохладный воздух заставляет его соски окаменеть... А потом он набросит рубашку и будет с умопомрачительным изяществом застёгивать пуговицы на запястьях - Джиму приходится крепко зажмуриться, потому что этой картинки почти хватает, чтобы столкнуть его с края, на котором он уже давно балансирует слишком шатко...

Треньканье мобильника оглушает его, а определившийся номер - почти изумляет. Джим нащупывает пальцами точку на сенсорном дисплее - это трудно, его бьёт крупная дрожь - и проваливается.

-- Это не серийные убийства, - быстро произносит в трубке завораживающе глубокий голос. - Тебе просто нужно было убрать Клэр Маклинн. Три жертвы до неё и одна после - для отвода глаз. Весьма цинично.
-- Две, дорогуша, - с хриплым смешком поправляет Джим. - Две жертвы после неё.
-- Я докажу, что это фарс.
-- Я много дам, чтобы узнать, как.
-- Завтра и узнаешь. - Шерлок делает паузу, прислушиваясь. - Ты часто дышишь. К чему бы это?
-- У тебя восхитительно возбуждающие подозрения, дорогой мой, - Джим смеётся, удивляясь самому себе. Мысль в его голове ровным счётом одна: Шерлок позвонил слишком быстро. Он определённо сейчас раздетый и мокрый. - Жаль, я должен тебя разочаровать...
-- Плохим враньём?
-- Суровой правдой. Я лежу на диване с лэптопом - полностью одет и обдумываю планы на завтра.
-- Сейчас я грохну жучка в своей ванной. Это, я полагаю, здорово облегчит тебе мыслительный процесс.
-- Какой блеф, Шерлок. Если бы ты знал, где он, грохнул бы его уже давно.
-- Пожалуй, да. Не будь он так высоко, что даже любопытно - что же ты можешь оттуда разглядеть.
-- О, - Джим многозначительно понижает голос. - Ты хотел бы, чтобы я увидел больше?
-- А ты не хотел бы. Так не хотел, что рискнул всем, устанавливая жучок под носом у Майкрофта.
-- Нуууу... - Джим хотел бы пожать плечами. Невербального контакта ему не хватает страшно, тем более, что говорить трудно. - Я соскучился по тебе, дорогуша. Прямо до слёз.
-- Недолго осталось, - уверенно бросает Шерлок. - Скоро мы встретимся. Очень скоро.
-- Умираю от нетерпения. - Джим ухмыляется, но это ужасающе правдиво; не касаться себя и дальше, слыша голос Шерлока у уха, просто невозможно.
-- Тебе вряд ли понравится наша встреча.
-- Ах, сладкий мой. Я в курсе, что опыта у тебя немного. Но ты явно не безнадёжен, и я с радостью тебе помогу...
-- А я с радостью приму помощь! - Шерлок, наконец, не выдерживает. - Ты-то точно мастер. Так и слышу в голосе... до крайности напряжённое удовлетворение!

Он отключается, и Джим тут же отбрасывает телефон в сторону. Непослушные пальцы расстёгивают молнию брюк неловко и слишком медленно, комната плывёт перед глазами, в ушах уже не шум - звон.

Это же просто восторг - что ты есть на свете.
Это же просто смех - что ты ждёшь меня в тишине и одиночестве.

До утра остаётся не так уж и долго.

URL комментария

@темы: Чтиво, Sherlock, Шериарти, Мужская дружба? Не, не слышала, R

---

Нон-кинк-фест, заявка: "Мориарти/Шерлок | Майкрофт Холмс, ангст.

Мориарти в тюрьме, его допрашивают сначала люди Майкрофта, а потом и сам Майкрофт. Чтобы добиться реакции от заключенного Холмсу-старшему приходится делиться личной информацией о брате. (Мориарти одержим Шерлоком, но не делайте его психом!)"

Пишет Гость:

29.01.2012 в 19:36

Не знаю, этого ли хотел заказчик, вышло вот так. Варнинг: описание пыток, но ничего сильно страшного и графичного. А вообще, это скорее missing scene, чем ангст.

Исполнение 1

Ничего не видно. Ничего не слышно. Джим уходит к морю. Он обожает море. В плеске волн перекатывается атласное «Ш-шерлок…. Ш-шер-рлок… Ш-ш-ш…»

«Шерлоком» Джим считает секунды. Минуты. Часы. Сколько он сидит, не двигаясь в душном черном капюшоне, без света, без звуков? К морю, обратно к морю. Сколько «Шерлоков» в году? Если умножить «Шерлок» на 365, будет…

Джим вздрагивает. Сквозь тело проходит разряд тока, вышибая море из головы, воздух из легких. Электролиз, пот как морская вода. Джим тихо шипит под черной жесткой материей. «Ш-шерлок». Ток подают через неравные промежутки времени, чтобы испугать. Чтобы дезориентировать. Чтобы трясло, как перед оргазмом, да, детка, папочке это нравится, сделай так еще раз! По мышцам стелется судорога, и Джим снова идет на звук прибоя.

«Ш-шерлок…. Ш-шер-рлок… Ш-ш-ш…»

Через тридцать «Шерлоков» море вскипает.

Когда капюшон резко стаскивают, Джим к этому готов.

— Говори, мразь! — свет выжигает сетчатку глаз, уши взрывает тяжелый рок, и хочется взвыть от боли. Но Джим к этому готов. — Что. Ты. Знаешь. О коде, — по пощечине на каждое слово. — Говори!

Море кипит, как в адском котле, на берег выбрасываются заживо сваренные дельфины. Море наполняется кровью. Свет и звук втаптывают нервы в лаву.

— Смотри на меня. На меня, я сказал!

Дельфины в предсмертной агонии колотятся о гальку. Они делают хвостами «… лок, лок, шер-лок». Джим смотрит в зеркало. Зеркало смотрит на него. Неправильное, лживое зеркало. В животе трясется комок страха, подпрыгивая каждый раз, когда кожу обжигает резкий хлопок. По пощечине на каждого «Шерлока».

Через восемьдесят «Шерлоков» его отвязывают от стула и кидают в угол камеры, железная дверь с лязгом захлопывается за настойчивыми собеседниками. Джим закрывает глаза и сжимается в комок на бетонном полу. Ему не дадут уснуть, он знает. Он к этому готов. Губы растягиваются в хищной улыбке, и снова слышится рокот моря.

***

— Температура? Высокочастотные радиопомехи? — Майкрофт спрашивает так, как спрашивают о погоде. Коренастый сержант вытягивается в струнку.

— Все методы, сэр. Кроме самых крайних, никаких физических увечий и необратимых повреждений.

Майкрофт одобрительно кивает.

— Разумеется. Нам нужно, чтобы он сохранил относительно здравый рассудок.

Сержант едва заметно дергается, но решает промолчать. Ему кажется, что парня в камере здравый рассудок покинул давным-давно, возможно, еще при рождении.

— Я раньше никогда не сталкивался с таким упорством, сэр.

Майкрофт, прищурившись, смотрит, как человек-за-стеклом сосредоточенно царапает на стене «ШЕР…»

— Я приказал отнять у него пряжку от ремня.

— Это он наручниками, сэр.

Майкрофт кривится так, будто Джеймс Мориарти уродует не стену, а «Джоконду». Так, будто каждая царапина немедленно проявляется на его собственном теле. И он действительно чувствует саднящую резь где-то в области сердца. Фантомные боли.

— Препараты, насколько я понял, не дали никакого эффекта.

— Ни слова не произнес, — сержант подтверждает давно известную информацию. — Только смеялся.

— Больше месяца, и он все еще не включился в игру.

Майкрофт складывает ладони домиком, раздумывая над следующим тактическим ходом. С каждой новой засечкой на стене глубже вскрываются старые раны, начинают потрескивать щиты. Как умно, мистер Мориарти. И как глупо — провоцировать, подставляться под удар. Зачем вам это нужно? Зачем, черт вас возьми?

— Держать его дольше бессмысленно, мы ничего не узнаем и дестабилизируем обстановку в криминальных кругах.

— Но, сэр, что вы предлагаете?

— Классику, сержант Эдвардс. Эксперимент в реальных условиях. Мы выпустим мышку, чтобы посмотреть, как она себя поведет. Но для начала…

Скованные руки появляются прямо перед носом Майкрофта, и тот непроизвольно отшатывается. Запавшие темные глаза по ту сторону зеркала горят фанатичным упрямством, вызовом, насмешкой. На стекле рождаются первые буквы имени. Ключа. Кода. Отмычки к щитам Майкрофта Холмса. «ШЕ…» — паршивец пишет отраженно, чтобы со стороны наблюдателей надпись читалась, как и положено, слева направо.

— Для начала я поговорю с ним, — заканчивает Майкрофт. — Не кнутом так пряником, сержант Эдвардс.

— Ему уже много раз предлагали сделку. Молчит.

— Просто для этой сделки нужен особенный товар.

«Иди и возьми», подстрекают глаза по ту сторону зеркала. «Уже иду», — Майкрофт сжимает губы и с силой проводит ладонью по лицу. Его не оставляет ощущение, что он упускает какую-то важную деталь. Возможно, самую важную.

Но господь сказал – иди к дьяволу,
Господь сказал – иди к дьяволу,
Он сказал – иди к дьяволу
Весь этот проклятый день.

«Уже иду», — когда открывается дверь, Майкрофт понимает, что заключенный здесь вовсе не Джим Мориарти.

***

Джиму скучно. Дико, невыносимо скучно. Квадрат с пятном света посередине. Только стены и пол. И зеркало.

И море внутри, шерлок-шерлок-шерлок-шерлок внутри, странное чувство заполненности. Это должна быть очень красивая игра. Как звуки — ш, р, л, к. Шшш — тише, малыш, папочка обо всем позаботится. Ррр — страстное рычание. Нежная эфемерная «л» — боже-боже, у всех есть слабости, это ведь так мило, так предсказуемо, милый предсказуемый Джонни… Отрывистая «к» — как падение. Почти полет, только пункт назначения более определенный.

Джим прикрывает глаза, отдаваясь текущей сквозь тело эйфории. Уже скоро, мистер Холмс, скоро, но вы не поймете, что именно.

Зеркало на половину стены. За зеркалом стоит человек. Не тот человек. Не Шерлок. Джим написал на зеркале «Шерлок». Только Шерлок имеет право быть по ту сторону зеркала, быть отражением Джима Мориарти. Майкрофт Холмс наверняка схватил приманку. Его даже жаль. Немного.

Компьютерный код, совершенное оружие, бла-бла-бла.

Джим едва слышно хмыкает. Сколько «Шерлоков» он просидел здесь? Месяц с небольшим. Уже пора, мистер Холмс, пора выходить из зазеркалья.

Тело ватное, руки отекли и болят, в голове бьют отбойные молотки, но какая же это смешная цена за возможность великолепной игры. Джим не шевелится. Он ждет.

Тогда я побежал к дьяволу, он ждал
Я побежал к дьяволу, он ждал
Побежал к дьяволу, он ждал
Весь этот день.

Когда лязгает дверь, Джим улыбается. Майкрофт Холмс знает, что он улыбается, хотя и не видит этого.

— Добрый вечер, Джеймс.

Значит, вечер.

— У меня к вам деловое предложение.

Это так легко, слишком легко.

— Вы меня разочаровываете, мистер Холмс — собственный голос звучит непривычно, хрипло. Затхлый воздух в камере медленно покачивается, сжимаются стены. Сжимаются вокруг Холмса. Идеальная ловушка в центре чужой паутины.

— Я не настаиваю. Если вам так пришлось по вкусу мое гостеприимство, оставайтесь здесь, — тщательно безразличный тон. Бесцветный и приторный, как сироп от кашля.

Джим опускает веки и пару минут слушает море.

«Ш-шерлок…. Ш-шер-рлок… Ш-ш-ш…»

— У нас есть одна общая проблема, мистер Холмс.

«Последняя проблема. Наша проблема».

— Возможно, мы сможем решить ее, Джеймс? — жестко произносит Майкрофт, и кидает в сторону зеркала: — Два стула, столик и чай, пожалуйста.

При мысли о горячем чае Джим почти теряет концентрацию, но успевает схватить море до того как оно растворится в хаосе мыслей. Шерлок выбрал себе дворец. А Джим всегда обожал море. Он облизывает губы и поднимает на Холмса-старшего лихорадочно блестящие глаза:

— Возможно. В сказке все возможно. Вы любите сказки, мистер Холмс? А Шерлок — он любил сказки в детстве?

Майкрофт чувствует, как под щиты, в старые раны, вонзается ключ от всех дверей.

URL комментария

@темы: Чтиво, Шериарти, PG-13

---

15.04.2012 в 14:57

Пишет  Delta Psy:

Множественные умы Ричарда Брука
Автор: [J]Psychoinsomnia[/J]
Бета:  Rosevest
Рейтинг: PG
Размер: 1021 слово
Персонажи: Ричард Брук, Джим Мориарти
Жанр: Джен.
Саммари: Он просто пришел. Как приходят к себе домой - распахивая пинком дверь, нервно дергая узел галстука...
Предупреждения: POV Ричарда.


Я восхищаюсь им: то, что он творит с моим телом, лицом, голосом - невероятно. Я, актер, не могу добиться такой пластичности, такой изменчивости. Когда он смотрит в зеркало, я не смею выглянуть из его глаз. Это как подрисовывать усы Моне Лизе.
Мое имя - Ричард Брук. Я обычный. Мечтал стать знаменитым актером, а работаю чтецом сказок за гроши. Все что у меня есть - обычная семья, обычный дом, обычная девушка. И все это осталось в прошлом. Сейчас меня мотает по свету, я могу умереть в любой момент. И я счастлив, хотя в это сложно поверить. Вся моя жизнь встала с ног на голову из-за него.
Сначала он пришел во сне. Долго трепался о каких-то сорванных поставках, сыпал именами и цифрами, смеялся над своими же шутками. Распустил узел галстука, оставшись в явно дорогой рубашке, и было видно, как блестели в полумраке его глаза. Наутро я проснулся разбитый, с гудящей головой и смутным ощущением реальности странного сна. Слишком уж настоящим казался человек из сна, слишком настоящими были его слова, пусть целые куски монолога выпали из моей памяти. Когда он пришел то ли в пятый, то ли в шестой раз, и я спросил его имя, он или усмехнулся или улыбнулся; обнажил мелкие зубы, острые как у хорька или ящерицы, и смотрел пристальным взглядом (позже я узнал, что он редко смотрел на людей, считая это пустой тратой времени; я чувствовал себя польщенным), а после долгой паузы ответил:
- Джеймс Мориарти. Но ты можешь звать меня Джим.
Наше общение нельзя было назвать полноценным: я исполнял роль безмолвного слушателя, жадно впитывая в себя информацию. Иногда мне казалось, что он меня к чему-то готовит. Сейчас я в этом уверен. Джим мог трещать не затыкаясь. Он говорил-говорил-говорил, и я все чаще замечал, что мне все было известно раньше - я где-то это читал, слышал, видел, но не обращал внимания. И тогда я испугался: одно дело - разговаривать с кем-то во сне странно звучит, понимаю), и совсем другое - понимать, что этот кто-то живет внутри твоей головы. Но психиатры в одни голос твердили, что я абсолютно здоров, не считая легкого переутомления. А потом закончилась неделя, полная больницами до краев, и ночью Джим улыбался. Он сказал:
- Ты не сможешь убежать. Теперь только смерть сможет нас разлучить.
И тогда я понял, что все - больше никуда не деться, я в его сетях с головой. Пробовал пить снотворное, но все равно видел его и этот пижонский пиджак на спинке стула. Утром голова раскалывалась, и я слышал вкрадчивый голос Джима: "Не смей". Я пытался игнорировать его, делал вид, что ничего не происходит. Но потом сдался. И спросил его:
- Что тебе нужно?
Он засмеялся. И произнес тихо-тихо:
- Твое тело.
Моего согласия даже не потребовалось. Он прошелся ураганом, вытеснив меня куда-то на задворки сознания. Он смотрел моими глазами на мир, не давая даже малейшего шанса на освобождение. Как я хотел переиграть все, не пускать его в себя! Но сейчас понимаю - он просто уничтожил бы меня и получил бы это тело, пустое, свободное. Помню, он радовался, как ребенок в первые дни, а потом занялся делом. Он вычерчивал схемы прямо на обоях, закупал газеты пачками, вырезал и расклеивал интересовавшие его статьи по стенам, соединяя их цветными нитками. Моя квартира превратилась в обитель безумного гения, извращенного, блестящего ума.
Никогда не мог понять, откуда он взялся. Жил ли этот человек, Мориарти, когда-нибудь по-настоящему или был порождением моего мозга... Хотя, это неважно. Важным было то, что он делал. И продолжает делать. Его моделирование ситуаций всегда безупречно, он все рассчитывает заранее. Один раз он три дня просидел в захудалом кафе, потягивая чай, а потом сорвался, купил местную газету и позвонил по какому-то глупому объявлению. Так появился Моран. Он быстро стал незаменимым и, господи, никогда не мог предположить, что мое тело будет трахаться с мужиком. Хотя, теперь это и не мое тело вовсе. Я сейчас пишу это только потому, что так хочет Джим. Я чувствую его нетерпение там, внутри, его жажду действия. И знаете, я не горю желанием описывать все это, все эти круги ада. Но у меня нет иного выбора - на экране телефона я вижу себя. И яркую точку между бровями. Не знаю, может и после моей смерти Мориарти сможет управлять телом. Не знаю, да и не особо меня это интересует. Я уже мертв.
Каково это - знать, когда умрешь? Паршиво. Надо сказать, что раньше я представлял свою смерть... спокойной. Ну, вроде как во сне или в старости. Иногда, правда, представлял самоубийство - от безысходности, тоски, просто от скуки. Но никогда, ни разу, не думал, что мне придется сунуть пистолет себе в рот и нажать на курок. Я пишу и ощущаю в кармане тяжесть Глока. И у меня не так много времени.
Жить внутри Мориарти было страшно. Сначала - немного увлекательно, любопытно. Джим иногда щелкал меня по носу, если я слишком громко думал, по крайней мере, это так ощущалось. А потом Мориарти сидел на столе, лениво перекатывая во рту леденец, не менее лениво покачивая дулом пистолета под носом у лысеющего пожилого мужчины. Я не очень хорошо помню, но брезгливый голос Джима и красные брызги на его манжетах не смогу забыть никогда. Я никогда не думал, что он убийца. Нет, я знал, что по его приказу убивают людей, но ни разу не видел своими глазами. Это совсем разные вещи. И Джим смеялся надо мной - не вслух, но я видел, слышал, ощущал негромкий язвительный смех. Он ушел на короткое мгновение, позволив мне занять свое тело. Едва я увидел манжеты с красными точками, ощутил нагретую рукоять пистолета, как меня тут же вывернуло наизнанку. А Джим хохотал у меня в голове.
Наверное, сложно поверить, но я все еще восхищаюсь им. Я был с ним, когда он придумывал загадки для Шерлока, когда он диктовал сообщения своим живым бомбам; я чувствовал его ликование, когда Шерлок пришёл в бассейн. Иногда я играл сам с собой - пытался предугадать действия Мориарти. И всегда ошибался. Я жил под постоянным контролем - он отслеживал все мои мысли, чувства. Ему льстило мое восхищение, мое недоумение, когда он оказывался прав. Он купался в этих чувствах. Я был его верным туповатым псом долго, очень долго. И я удивляюсь, что до сих пор не свихнулся. Хоть и не уверен в этом.
Джим как-то смотрел "Бойцовский клуб". Я слышал его злые мысли, его ненависть ко мне. Как же - ему, великолепному Мориарти, приходится занимать тело у какой-то заурядности! Но перед самым финалом, в тот момент, когда Рассказчик пускает пулю в рот, он смеялся. И я уже знал, как все закончится. Для меня, по крайней мере.
Знаете, я не жалею. Мориарти был лучшим, что со мной случилось в жизни. Он дал мне возможность красиво умереть, что уже немало. И он дал мне известность, наделил свою гениальность моим лицом. А сейчас время сыграть мою последнюю роль. Джима уже нет, и я не знаю - найдет ли он новое тело или его история закончится вместе со мной.

@темы: Чтиво, Sherlock, Мужская дружба? Не, не слышала, PG

---

31.01.2012 в 21:44

Пишет  MarInk:

"Этюд о пауках"
Название: Этюд о пауках
Автор:  MarInk
Бета:  Хелли Хеллстром
Пейринг: Джим Мориарти/Эндрю Скотт
Рейтинг: NC-17
Жанр: психический пиздец ангст
Саммари: Джим Мориарти — не человек. Он — паук, сидящий в центре паутины ©
Предупреждения: RPS, жестокость, брейнфакинг.
Примечания: 1. Посвящается  burnyourheart,  Waves Child и  Хелли Хеллстром, без которых этого текста не было бы.
2. Автор и персонажи страдают острой формой пост-рейхенбаха.
Отказ: Эндрю Скотт принадлежит сам себе, и персонаж, изображенный в нижеследующем тексте, имеет с ним мало общего. Джим Мориарти принадлежит сэру Артуру Конан Дойлю и BBC.
Размер: ~ 10 000 слов
Статус: закончен.


Эндрю наливает воду в чайник, щелкает кнопкой и достаёт из сушилки две чашки.

Он не уверен, когда именно в его жизни появился Мориарти. Возможно, только сегодня утром; потому что раньше, как правило, ему требовалась по утрам только одна чашка. Может быть, в тот момент, когда Эндрю впервые взял в руки сценарий студии BBC, и край обманчиво безобидной бумаги до крови рассек ему кожу на указательном пальце.

Может быть, он был здесь всегда. Эндрю не может за это ручаться, как и за что-либо другое.

К чаю Эндрю достаёт сливки, срок годности которых истекает завтра — сегодня, впрочем, ещё не завтра, и он решает рискнуть — и пакет замороженных вишен, единственную еду в доме. Мориарти наблюдает за ним, сидя за столом, молча, брезгливо скрестив руки так, чтобы манжета белой рубашки не коснулась пятна от вчерашнего кофе. Глаза у него ледяные, как вишни; Эндрю заталкивает пакет в микроволновку и включает.

Через две минуты вишни размокают и мнутся под пальцами, бледный сок вытекает из раскрытого пакета в раковину.

— Сахар? — вежливо спрашивает Эндрю, ставя перед Мориарти чашку с чаем.

— Да, пожалуйста, — Мориарти откидывается на спинку стула и подносит чашку к губам. Чай обжигающе горяч, но Мориарти не морщится.

— В таком случае, очень жаль, что сахара нет, — Эндрю разводит руками. — Я не пью чай с сахаром. Хотя за ним можно сходить в магазин.

Он бросает в рот вишню — на вкус она словно вата, и от неё начинает хотеться есть.

Мориарти смеётся, искренне, словно ему рассказали отличную шутку. Эндрю различает за этой искренностью собственную нотку истерики, так тщательно вложенную в роль.

— Почему бы тебе этого не сделать?

— Не могу оставить тебя одного, — Эндрю дует на чай. Под пристальным взглядом Мориарти неуютно. — Как знать, может быть, к моему возвращению ты взорвёшь квартиру.

— У тебя есть взрывчатка?

— Её отсутствие тебя остановит?

Мориарти ставит чашку на стол, встаёт и обходит стол. Эндрю наблюдает за ним, скосив глаза, как наблюдают за опасным животным — он ещё не определился, реален ли Мориарти, или это его собственная галлюцинация, но в любом случае его стоит бояться. Эндрю знает это лучше всех.

Мориарти берет Эндрю за подбородок — его пальцы теплые, совершенно реальные, но это ничего не значит — и рассматривает. Эндрю позволяет Мориарти поворачивать его голову вправо и влево, всматриваться в то, что сам Эндрю видел с утра в зеркале — в неприглаженные пряди волос над ухом, в пятнышко зубной пасты в уголке рта, в круги под глазами. Кончики пальцев Мориарти скользят по его горлу, и от этого прикосновения по телу проходит страх, животный ужас мыши, которую трогает лапой любопытная кошка.

— Видишь что-то интересное?

— К твоему глубочайшему сожалению, нет, — Мориарти отпускает его и возвращается к чаю; его руки обхватывают стенки чашки цепко, по-паучьи, и Эндрю чувствует одновременно отвращение и неуместную гордость за собственный актерский талант.

— Наверное, мне не понравится ответ на этот вопрос, — говорит Эндрю, — но почему я должен сожалеть?

— Ты скучен до мозга костей, — охотно объясняет Мориарти. — И у тебя моё лицо, и я не могу позволить подобному извращению существовать. Следовательно, я просто вынужден тебя убить.

— Чтобы расставить точки над i — это у тебя моё лицо, а не наоборот, — напоминает Эндрю.

— Всё больше причин покончить с тобой, мой дорогой, — улыбается Мориарти.

Эндрю ждёт этого момента и только поэтому успевает уклониться — нож, которым он взрезал пакет с вишнями, просвистывает мимо и втыкается в шкафчик для специй, в котором нет специй. Не глядя, Эндрю нащупывает рукоятку, выдергивает нож и кладёт его на стол.

Сердце бьётся, как сумасшедшее, в приступе запоздалого страха, и он знает, что должен что-то сказать, но когда сердце трепыхается где-то у горла, словам сложно выбраться мимо него наружу.

— Куда торопиться? — спрашивает Эндрю наконец.

— Быстро, эффективно, — Мориарти пожимает плечами, словно извиняясь.

— И скучно, — Эндрю отхлебывает из чашки. Не успевший толком остыть чай прокатывается по языку огненной волной, но Эндрю не жалуется.

— Ты даже не умеешь давить на мои слабые места, — Мориарти морщит нос. — Твоя попытка смотрится так убого.

— Я думал, у тебя нет слабых мест, — Эндрю ставит чашку на стол — руки дрожат слишком сильно, и он опасается пролить чай на себя.

Мориарти допивает чай залпом и берет вишню — она распускает несколько струек сока по его руке, прежде чем он отправляет её в рот, и он слизывает сок, тщательно, дочиста, от запястья к ладони, вдоль линий, по подушечкам пальцев.

— Увидимся позже, — обещает он и исчезает в коридоре.

Эндрю слышит звук открывающегося дверного замка.

— Оставь мне документы! — кричит он вслед, поддавшись импульсу.

Дверь хлопает, замок щелкает, закрываясь.

Эндрю прикрывает глаза, зная, что, вернувшись в комнату, не найдёт на месте ни документов, ни денег, ни кредитных карточек.

Стало быть, поход в супермаркет откладывается, и Эндрю съедает ещё только одну вишню — как знать, на какое время придётся растянуть её скудные запасы.

* * *

Документов и денег действительно нет. Зато телефон на месте, и Эндрю пользуется им, чтобы позвонить Люси.

С тех пор, как он и его двоюродная сестра спасали друг друга от воображаемых пиратов, прошло почти тридцать лет, и теперь они ведут себя по-взрослому чинно — пьют кофе вместе раз в месяц-два, обмениваются новостями, созваниваются на Рождество и навещают друг друга по семейным праздникам. Но Эндрю надеется, что дух отважной амазонки всё ещё не угас в Люси, даже несмотря на то, что у неё есть муж, ребенок и, честно говоря, невероятно скучная работа в банке.

Люси обещает подъехать через полчаса, и Эндрю звонит хозяину квартиры — предупредить, что уезжает на неопределенный срок — и собирает вещи. Ноутбука тоже нигде нет.

Эндрю не знает, понравится ли Мориарти коллекция инструментальной музыки и два порнофильма, но полагает, что тому определенно придётся по вкусу сохранённый на рабочем столе рассказ «Возвращение Шерлока Холмса». А также доступ к интернету.

Совершенно точно одно — скучать Мориарти не придётся, и Эндрю намерен воспользоваться этим шансом.

— Можешь их не возвращать — это будет твой подарок на следующее Рождество, — шутит Люси, отдавая Эндрю деньги, которые он попросил в долг, но улыбка не касается её глаз — она замечает подозрительную отметину на стенке шкафчика, беспорядок в квартире после лихорадочных сборов и общую нервозность Эндрю. — Что случилось?

— Ты не поверишь, если я расскажу, — Эндрю закидывает дорожную сумку на плечо. — Но нам надо торопиться.

— Тебя кто-то преследует? — не унимается Люси. Её каблуки дробно стучат по лестнице позади Эндрю, и он прибавляет шаг, притворяясь, будто не услышал вопроса. — Сумасшедший фанат? Кто? От кого ты так срочно сбегаешь?

— Нет, не фанат, — отвечает Эндрю, садясь в машину.

В машине пахнет детским питанием, и это успокаивающий, пусть и непривычный, запах. В окружении такого запаха даже думать о Мориарти смешно. Персонажи-злодеи, преследующие актеров? Нелепо по сути своей.

— Куда тебя отвезти? — Люси ненадолго сдаётся, но это не значит, что она не продолжит расспросы позднее.

— Высади меня где-нибудь в центре, — Эндрю поглубже натягивает неброскую бежевую кепку. — Дальше я сам.

— Эндрю! — Люси в сердцах давит на газ слишком сильно, и машину слегка заносит на выезде.

— Смотри на дорогу, — просит Эндрю, потому что погибнуть в автокатастрофе, спасаясь от другой смертельной угрозы, на самом деле не входит в его планы. — Люси, я серьезно. Я благодарен за помощь, правда благодарен, но ты не должна знать, где я. И никому не говори, что это ты мне помогла, и где именно ты меня высадила.

— Я отпросилась с работы на полдня из-за семейных проблем, — сердито говорит Люси. — На работе уже знают, что эта проблема — мой знаменитый двоюродный брат.

— Девчонки, — страдальчески стонет Эндрю, терзая козырёк кепки. — Не можете сохранить ни единого секрета!

Люси фыркает — наполовину негодующе, наполовину смешливо — и сосредоточивается на дороге. Перед тем, как высадить его в окрестностях Сохо, она оборачивается к нему и просит:

— Будь осторожен, ладно? Я уже поняла, что ты не расскажешь, в чём дело, но просто… береги себя.

Эндрю кивает и выбирается из машины.

В эти дни ему сложно оставаться инкогнито где бы то ни было — после триумфального выхода второго сезона «Шерлока» его постоянно узнают на улицах и в магазинах и просят автограф. Обычно это приятно — даже если мешает планам, — но сегодня Эндрю молится, чтобы все, кто случайно взглянет ему в лицо, подумали, что он просто похож на «того парня, который сыграл классного психа в “Шерлоке”». Он натягивает кепку почти на нос, смотрит себе под ноги, прячет руки в карманы и идёт быстро.

Он снимает квартиру на сутки — квартира захолустная, и более чем очевидно, зачем её обычно снимают, но Эндрю не возражает. Так или иначе, скорее всего, ему не удастся задержаться и здесь. Если — когда — Мориарти его найдёт, придётся искать новое убежище.

С другой стороны, думает Эндрю, выгребая из сумки аккуратно завернутый — тот самый — пакет с вишнями и купленный на ходу сэндвич, нельзя прятаться вечно. Тем более от Мориарти, который ближе к вечеру наверняка обрастёт связями в преступном мире, и тогда скрыться от него будет на порядок сложнее.

Возможно, стоило сразу сбежать из страны, но без документов это сделать затруднительно.

Эндрю задаётся вопросом о том, смотрят ли «Шерлока» в преступном мире. Если смотрят, то, наверное, решат, что Мориарти — это спятивший Эндрю Скотт, и позвонят в ближайшую психбольницу. Хотя Мориарти вряд ли затруднится доказать им, что, может быть, он и спятил, но с ним можно сотрудничать — и даже нужно, если они хотят остаться в живых и извлечь выгоду из своего дальнейшего существования.

Эндрю вздыхает.

От вишен бурчит в животе.

* * *

Когда Мориарти заходит в квартиру — без стука и без звонка, вскрыв замок неизвестно чем — Эндрю выметает из-под кровати использованные презервативы, оставленные предыдущими обитателями. А может быть, и не предыдущими, а годовой давности, судя по слою пыли.

— Остатки вишни на кухне, — говорит Эндрю, когда Мориарти останавливается на пороге с явным намерением что-то сказать. — Сахара всё ещё нет. Впрочем, чая и молока тоже. Угощайся.

Он аккуратно сметает пыль и презервативы в совок и относит к мусорному ведру в ванной — Мориарти, всё ещё стоящий в дверях комнаты, послушно отходит в сторону, позволяя Эндрю пройти.

— Если ты что-то сделал с Люси, я задушу тебя пакетом от вишен, — предупреждает Эндрю, возвращаясь в комнату. — И отдай ноутбук, будь так добр.

Мориарти наблюдает за ним со смешанным выражением любопытства, жалости и той извращенной привязанности, какую испытывают дети к бабочкам, которым из чисто естественнонаучного интереса отрывают крылышки. Эндрю не стесняется признаться себе, что боится за свои… крылышки. Они ему ещё пригодятся, в конце концов, — вне зависимости от того, какую часть тела под ними подразумевать.

— Если ты рассчитываешь, что наглость заинтересует меня и купит тебе лишнее время, то ты ошибаешься, — предупреждает Мориарти и с размаху падает на кровать. Кровать отзывается недовольным скрипом; Мориарти сыто прикрывает глаза и вытягивается во весь рост, блаженно вздыхая.

— Ошибаюсь, — соглашается Эндрю и выдергивает из рук Мориарти свой ноутбук. — Она тебя уже заинтересовала.

Мориарти приоткрывает один глаз, чтобы следить за Эндрю.

— Это ужасно скучный мир, — жалуется он по-детски. — Здесь нет никого интересного. Совершенно никого.

Мориарти сокрушается из-за отсутствия в этом мире Шерлока и Майкрофта, и отчасти Эндрю может его понять — с ними было бы куда веселее.

В конце концов, должно же у них с Мориарти быть что-то общее, кроме лица и тела.

— Раз так, ты можешь уничтожить весь мир, — предлагает он. — Хотя это, наверное, тоже скучно.

— Ты начинаешь меня раздражать, — доверительно говорит Мориарти.

— В таком случае, можешь выметаться.

Эндрю рассматривает не ответившего на последнюю его реплику Мориарти и хмурится. Насколько он может судить, под одеждой у того не спрятано никакого оружия — но это определенно не остановит Мориарти, если ему всерьёз вздумается убить Эндрю.

Внезапно Эндрю чувствует, что устал бояться. Он боится весь день, с самого утра, боится до тошноты, до дрожи, до подгибающихся коленей, боится за свою жизнь, благополучие и душевное здоровье, хотя уже с того момента, когда он достал вторую чашку из сушилки, было ясно, что ни то, ни другое, ни третье никогда не станет прежним. Ему смертельно надоело бояться.

Он берет пульт от телевизора, щелкает кнопками, пока не находит какие-то новости, и ложится на диван, устраиваясь затылком на животе Мориарти.

Как и утром, Мориарти совершенно не похож на галлюцинацию — или же мозг Эндрю справляется с иллюзиями лучше любого Копперфилда. Под затылком Эндрю теплое, реальное тело; когда Эндрю ворочается, устраиваясь поудобнее, по мышцам живота Мориарти проходит невольное сокращение — ответ на внешний раздражитель. Эндрю чувствует, как Мориарти дышит — размеренно, медленно, расслабленно.

— Последнего, кто трогал меня без разрешения, я убил на месте, — говорит Мориарти. — Убирайся с меня, мне щекотно.

— Я пока жив, — отмечает Эндрю очевидный факт и вытягивает из карманов пачку сигарет и зажигалку. — Будешь?

Мориарти берет сигарету, и Эндрю надеется, что он хотя бы не спалит весь дом — или, сужая масштабы, кровать, на которой они лежат. Надо же где-то спать этой ночью.

Диктор с отлично поставленным произношением рассказывает, что случилось за день, и Эндрю прицельно пускает ей в лицо струйку дыма.

* * *

Эндрю просыпается, чувствуя под щекой мягкое живое тепло. Сонно моргая, он осмысливает тот факт, что во сне забрался дальше на кровать и обхватил Мориарти обеими руками, словно плюшевого мишку. В темя ему упирается пластик крышки ноутбука; из динамиков доносится его собственный голос.

— Сцена на крыше, — бормочет Эндрю в рубашку Мориарти. — Как тебе?

Мориарти ничего отвечает. Снаружи идёт дождь, и не видно солнца, так что даже неясно, утро сейчас, день или вечер. Эндрю отводит взгляд от окна; пуговица рубашки Мориарти чувствительно задевает нос.

Сцена на крыше подходит к логическому завершению. Эндрю чувствует лицом, как резко и мелко сокращается всё тело Мориарти, когда раздаётся звук выстрела, и не может удержаться, чтобы не спросить:

— Ты действительно умер там, на крыше? Или всё было подстроено?

Мориарти ставит серию на паузу.

— Я здесь, — говорит он раздраженно, и на этот раз в его голосе нет ни намека на шутливость, и Эндрю понимает очень отчетливо, что именно этот вопрос вероятнее прочего может привести к довольно безвременной смерти от рук его экранного альтер-эго. — Очевидно, я жив. Если же, с твоей точки зрения, я похож на труп…

— С моей точки зрения, — возражает Эндрю, неуклюже скатываясь с кровати на пол, — ничего не очевидно. Может быть, ты мне снишься. У меня есть нехорошая привычка наедаться на ночь. После этого обычно снится всякая муть.

— У тебя в доме нечего было есть, — среди интонаций Мориарти появляется знакомая насмешка, и Эндрю выдыхает, только сейчас осознавая, что уже некоторое время настороженно задерживал дыхание.

— Вот потому и не было, что я всё съел с вечера, — предлагает вариант Эндрю.

В комнате накурено, так, что вдыхать приходится с усилием. Мориарти вновь не удостаивает Эндрю ответом, снимая паузу, и под звуки разговора Шерлока с Джоном Эндрю удаляется в душ — если, досмотрев, Мориарти решит его убить, почему бы не умереть чистым. Это сомнительный плюс, но других Эндрю придумать не может.

В душе отчего-то накурено ещё сильнее, но там есть мыло и вода, и больше ничего Эндрю сейчас не требуется. Он закрывает глаза, позволяя теплым потокам воды омывать его с ног до головы, и помнит о том, чтобы держать рот плотно закрытым — вода в Лондоне жесткая, и от неё першит на языке, если наглотаться невзначай.

Он ведет по телу куском мыла, оставляя тонкий пенный след, который почти сразу исчезает под водой. Плечи, шея, руки, грудь, живот. Он задерживается на секунду, вспомнив, как проснулся сегодня — лежа на самом себе. Пальцами свободной руки он дотрагивается до кожи там, где пять минут назад касался губами, щекой и носом Мориарти через его до смешного дорогую рубашку, и внезапно жалеет о том, что не приподнял полу рубашки и не коснулся кожи — позвоночник у Эндрю не резиновый, и он уверен, что другой возможности ткнуться носом в собственный живот ему не представится. Не то чтобы ему всю жизнь не хватало именно такого опыта, и не то чтобы это был самый важный вопрос на повестке дня Эндрю, но тем не менее.

Эндрю прислоняется спиной к кафельной стенке, передергиваясь от холода, и скользит обеими руками ниже, обводит мылом член, покрытой пеной рукой проходится по яичкам. Знакомая тянущая тяжесть в области лобка почти не удивляет его, и он откладывает мыло на край ванны. Откидывает голову назад, крепко жмурясь, чтобы свет не бил в глаза, и начинает двигать ладонью.

Он знает своё тело вдоль и поперек давно и умеет доставлять себе удовольствие. По спине проходит дрожь — частично от холодного кафеля, частично от того, как большой палец ложится на головку члена плавным круговым движением. Его движения размеренны и четки, как дыхание Мориарти, и убыстряются с каждым разом; он прикусывает нижнюю губу, и немного воды попадает на язык, но так даже лучше. Вода начинает казаться прохладной там, где сейчас его руки, — внутренний жар и неустанная, жгучая нужда в разрядке греют сильнее обшарпанного бойлера. И когда вода неожиданно прекращает литься, Эндрю сразу замечает это — воздух обдаёт его колкой волной, от которой мелкие волоски на теле норовят встать дыбом, и желание вдруг взвинчивается до такой степени, что сложно подавить стон.

Эндрю открывает глаза и видит у края ванны Мориарти — в мятой рубашке и брюках, с непроницаемым лицом. Его глаза в тени, и даже нельзя разобрать, какого они сейчас цвета — просто темного.

Мориарти протягивает руку, отталкивает пальцы Эндрю и быстрыми, рассчитанными движениями доводит его до оргазма за несколько секунд.

Всё ещё вздрагивая от последних сладких судорог, Эндрю берет Мориарти за запястье и слизывает с его руки собственное семя — и у кожи, и у семени горько-солоноватый привкус, и он честно не может отличить Мориарти от самого себя. Мориарти позволяет ему закончить, а затем выдергивает руку и вновь включает воду.

Эндрю мысленно соглашается с ним — нужно ведь смыть оставшееся мыло.

* * *

Вряд ли кто-то ещё, думает Эндрю, может припомнить за собой подобный — весьма необычный, это нужно признать — случай мастурбации. Эта мысль, неуместная и глупая, странным образом придаёт ему сил, когда он выходит из ванной, готовый вновь встретиться с Мориарти лицом к лицу; она словно щит, призванный скрыть Эндрю от сокрушительного огня безумия Мориарти.

Впрочем, вся подготовка пропадает втуне, когда он не находит Мориарти в квартире. На столе в кухне валяется пустой пакет из-под вишен, и Эндрю выбрасывает его с некоторым сожалением, словно прощается со старым другом. В горле невероятно першит от воды, которой он полоскал рот, стоя под душем, но пить нечего. Эндрю проверяет деньги, одолженные у Люси, — как это ни удивительно, они на месте (скорее всего, Мориарти просто не нужно больше, у него всё ещё есть кредитные карточки).

С этими деньгами Эндрю заходит в ближайший супермаркет — купить еду и сладкий молочный коктейль в бутылке, без сахара и жира, зато с ароматизатором, идентичным натуральной клубнике. Он попеременно тянет коктейль и затягивается сигаретой, сидя на скамейке, когда поодаль с сиреной и мигалками проезжает полицейская машина. Эндрю провожает её взглядом, и что-то подсказывает ему, что дело не в плачевно окончившейся семейной ссоре и не в неблагополучных подростках, вломившихся в бакалейный магазинчик. Возможно, он драматизирует, но он помнит, что ни за что не может ручаться. Если с появлением Мориарти собственное душевное здоровье Эндрю заметно пошатнулось, почему бы душевному здоровью Лондона не сделать то же самое?

Пока Эндрю раскладывает по кухне покупки, телевизор доносит до него через короткий коридор шокирующую новость о дерзком взломе банка Англии.

Эндрю ставит свежие сливки в холодильник и мстительно ухмыляется, мысленно отмечая, что сахаром он так и не обзавелся. Тот, кто ограбил старейший британский банк, может позволить себе купить пачку рафинада самостоятельно, в конец концов.

А может быть, Мориарти сюда больше и не вернётся, занятый более интересными делами, чем обычный скучный Эндрю.

Мечты, думает Эндрю меланхолично, мечты.

* * *

Эндрю не может прятаться от мира вечно, как бы сильно он этого ни хотел. Документы Мориарти ему так и не вернул, и Эндрю с головой окунается в бюрократические пучины, восстанавливая паспорт, кредитные карточки, водительские права и многое другое. В очередях он учит слова для следующей роли — как бы успешна ни была карьера Эндрю на телевидении, он всё ещё испытывает любовь к театру, особенно возросшую за последние дни, если учесть, что — кого — именно пресловутая карьера принесла на его голову.

Шекспир вечен, удовлетворенно вздыхает Эндрю, беззвучно проговаривая реплики Гамлета в разговоре с Полонием, такие же острые и дерзкие, как сотни лет назад, когда они только были написаны. Он немного нервничает при мысли о том, что берется за роль принца Датского, которая в последние годы не единожды выпадала многим куда более опытным, чем он сам, но уверен, что справится, несмотря на неувядающую славу предшественников, каковая, несомненно, будет преследовать его по пятам всё это время.

В конце концов, королем он уже был, в некотором смысле; он сидел на троне, с короной на голове и со скипетром в руках. Подумаешь, принц.

Эта мысль отвлекает Эндрю, и он невидяще смотрит в стену перед собой. Мориарти не показывался уже неделю, и Эндрю был бы рад думать, что на этом самое странное происшествие в его жизни закончилось, но газеты регулярно взрываются броскими заголовками. Взрыв автобуса в Нортхэмптоне, брожения среди сепаратистов в Ирландии, новая вспышка экстремистских движений на Дальнем Востоке, выдранные с мясом стрелки Биг-Бена, замененные поистине гигантским пластиковым тарантулом. Последнее особенно занимает газеты, потому что, несмотря на то, что Биг-Бен вроде бы всегда на виду, никто не может ничего рассказать о том, как и когда именно это было сделано; взрывы же представляются прессе двадцать первого века куда более обыденной вещью.

Разумеется, Эндрю никак не может знать точно, сколько из всего этого имеет отношение к Мориарти, если что-то имеет, но противный холодок под ложечкой подсказывает ему, что, пожалуй, всё и даже больше.

В этом мире нет Майкрофта Холмса, который мог бы утихомирить сепаратистов и скоординировать действия стран таким образом, чтобы экстремисты Дальнего Востока вновь затихли. Нет никого, кто мог бы противостоять Мориарти, этому поистине дьявольскому порождению фантазии усталого Конан Дойля, а затем — частично — Гэтисса и Моффата. Когда Эндрю видит на стенах домов граффити и цветные листки, гласящие: «Мориарти был на самом деле», «Ричард Брук — подделка», «Верьте в Шерлока», во рту у него противно пересыхает. Фанаты не подозревают, до какой степени они приблизились к истине, по крайней мере, в первом утверждении, и Эндрю не может не задаваться вопросом о том, не было ли в том самом автобусе в Нортхемптоне нескольких фанатов, расклеивших порцию листовок и ехавших после этого домой с чувством выполненного долга.

Эндрю явственно мутит, но прежде, чем он успевает подумать об этом что-нибудь ещё, женщина средних лет, сидящая в очереди рядом с ним, робко касается рукава его куртки.

Она просит автограф. Эндрю подписывает титульный лист её записной книжки, но от этого тошнота только усиливается.

* * *

Мориарти возвращается, когда Эндрю сидит в гримерке после поздней репетиции и перелистывает текст пьесы в двухсотый раз, не вникая в смысл слов. Все остальные уже ушли по домам, но Эндрю дома никто не ждёт, и он может позволить себе ещё ненадолго остаться здесь, в тесной яркой комнате, пропахшей гримом и пылью, несмотря на все старания уборщиц.

— Опять ты, — говорит Эндрю в качестве приветствия.

— Уверен, ты скучал по мне, мой бедный Йорик, — Мориарти треплет Эндрю по макушке, и Эндрю морщится, но не уклоняется от прикосновения.

— Я слышал, ты развлекаешься, как можешь, — Эндрю откладывает пьесу в сторону.

— Нет ничего легче, чем развлекаться, — Мориарти чуть прикрывает тяжелые веки, улыбается, обнажая оба ряда зубов; сытый, довольный собой хищник. — Здесь всё гораздо проще, чем там.

— Рад это слышать, — откликается Эндрю, хотя на самом деле он совсем не рад, но его слова вряд ли что-нибудь изменят. — Знаешь что, Джим…

Он впервые называет Мориарти по имени, и осознание этого тревожит и изумляет его так сильно, что на несколько секунд он делает паузу.

— Знаешь что, — повторяет он, — я читал газеты. В них, конечно, далеко не всё, но там достаточно много, чтобы у меня возник вопрос.

Мориарти — Джим — выжидательно приподнимает брови.

— Зачем тебе это? — Эндрю чувствует необходимость объяснить дальше. — Не то чтобы я читал тебе проповедь о том, что следует жить добродетельно, соблюдать законы и не отбирать конфет у младенцев, — сама мысль о подобной проповеди кажется Эндрю смешнее, чем должна. — Но всё, что ты делаешь, выглядит невероятно… беспорядочно. Какая у тебя конечная цель? Теперь, когда рядом нет ни единого Холмса, чтобы помешать тебе, ты хочешь сделать… что?

Джим молчит четыре томительных секунды, а затем расплывается в нездорово веселой ухмылке; это безумное веселье закрывает его лицо, как невидимый щит, и Эндрю чувствует, как ускоряется в азарте его собственное сердце. Он попал в уязвимое место, и это было больно для Джима. Ощутимо, во всяком случае, настолько, что потребовало защиты.

— Одинокий страдающий гений, — произносит Эндрю нараспев, растягивая гласные, выкручивая их голосом так, как это сделал бы Джим. — Одинокий в покоренном мире, лежащем у его ног бессильной кучей праха…

Он не успевает даже придумать, что бы ещё сказать, когда Джим резким ударом сбивает его со стула на пол и оказывается сверху. К сгибу локтя прижимается что-то твердое; Эндрю скашивает глаза вниз и направо и видит матовый ствол пистолета.

— Дерзость наказуема, — мурлычет Джим в ухо Эндрю. Дыхание у него теплое и слегка влажное, и Эндрю немного щекотно. — Ещё одно глупое слово, и догадайся, что случится с твоим локтем?

Самое время бояться, думает Эндрю, но страха нет.

Он ещё не вполне уверен, как к этому относиться, но это, определенно, освежающее чувство.

— Ты этого не сделаешь, — губы Эндрю проходятся по кончикам волос Джима, несколько миллиметров не доставая до края ушной раковины.

— Почему же? — ствол вжимается в Эндрю сильнее; Джим слегка поводит им из стороны в сторону, причиняя рассчитанную боль — недостаточную, впрочем, чтобы лишить Эндрю дара речи.

— Я — твоё универсальное алиби, — голос Эндрю стихает до шепота. — Ты так и не вернул мне мои документы. Что, если кто-нибудь выдаст полиции, как ты выглядишь, каким паспортом пользуешься? Что, если найдётся кто-нибудь, умный достаточно, чтобы проследить нить от места преступления к центру твоей паутины? Всегда есть я. На виду у сотен людей в ночь представления, на виду у десятков во время съемок и интервью, ведущий прозрачный, законопослушный образ жизни. Безупречное алиби. Анализ ДНК покажет, что ты — это я; совпадут наши отпечатки пальцев, наши результаты сканирования сетчатки, наш запах.

Эндрю давит на «наши», повторяя его раз за разом, вдалбливая это слово в безумную голову Джима, чтобы оно гуляло по запутанным коридорам его мозга и вызвало реакцию, которая нужна Эндрю. Ну, или хоть какую-нибудь.

— Никто никогда не докажет, что ты — это я, а я — это ты, если только не увидит нас вместе. Я — твой билет на самолет, который летит в страну Абсолютной Безнаказанности.

Эндрю не страшно. По правде говоря, здесь и сейчас, лежа на полу своей гримерной под психически нездоровым преступником и с прижатым к сгибу локтя пистолетом, он чувствует себя свободнее и смелее, чем когда-либо.

— Я родился в стране Безнаказанности, — Джим издаёт краткий смешок и прихватывает зубами мочку Эндрю — довольно сильно, на границе между игривостью и болью. — Думаешь, твои нелепые доводы меня остановят?

Эндрю улыбается.

— Думаю, да, — отвечает он.

Джим отбрасывает пистолет и целует Эндрю в губы, жестко, неумеренно пользуясь зубами.

Эндрю скользит руками по спине Джима, забираясь под полы пиджака и рубашки. В тот самый момент, когда он наконец касается горячей кожи, где-то вдалеке слышен взрыв, и здание театра стонет от ударившей по нему взрывной волны — как от землетрясения.

Эндрю выдергивает руки из-под одежды Джима и сгребает в горсть волосы у него на затылке; жестко вздергивает его голову, прерывая поцелуй.

— Что это было? — спрашивает он, и все игры на этот момент забыты.

Ему страшно, но не за себя, а за других.

Джим улыбается, и на губах у него кровь, его собственная и Эндрю, и, хотя, с точки зрения биологии, здесь нет никакой разницы, Эндрю подозревает, что на самом деле между этими двумя понятиями лежит пропасть.

Джим откатывается прочь, оставляя в ладони Эндрю несколько волосков, и рывком за руку заставляет его встать.

— Посмотри в окно, — шепчет Джим, и его глаза горят сумасшедшим огнём.

Эндрю смотрит и видит огненный хаос. Едкий дым заползает в гримерную сквозь щели в оконной раме, черный и, на таком расстоянии, скудный.

— Сегодня, — выдыхает Джим, — первый день падения Британии. И будь уверен, как только я уроню одну костяшку, все остальные обрушатся тоже.

Эндрю чувствует, что на глаза наворачиваются слёзы — дыма всё прибавляется и прибавляется, и роговицу отчаянно щиплет. Хотя это, скорее всего, не единственная причина его слёз.

Он думает о Люси, разбуженной взрывом, и о сотнях других людей; думает о тех, кто погиб сегодня и погибнет завтра.

Когда он, вздрагивая, отгоняет эти мысли прочь — хотя бы на пару минут — Джима уже нет рядом.

* * *

Утро Эндрю начинается с визита в зоомагазин. Продавец выглядит рассеянным и удрученным и одет в чёрное, и желудок Эндрю неприятно сжимается при мысли о том, что кто-то знакомый, близкий продавцу — этому совершенно чужому человеку, но какая разница — погиб во вчерашнем взрыве. Эндрю ещё предстоит прочесть подробности в газетах и услышать по телевизору, но прямо сейчас он чувствует себя так, будто в этом вовсе нет необходимости.

Он покупает двух птицеедов и вместе с ними — аквариум, корм и сотню других вещей. Не то чтобы он настроен на долгое и счастливое сосуществование с — ещё двумя — пауками, но продавец уверенно ставит всё нужное на прилавок, и Эндрю решает не спорить.

Птицееды шебуршат в аквариуме, словно Чудища-Под-Кроватью, которых Эндрю боялся в детстве, и ему не по себе от мысли о том, что они могут случайно выползти наружу, несмотря на то, что аквариум надежно закрыт. Он перехватывает аквариум поудобнее и выуживает из кармана телефон.

— Привет. Ты в порядке?

— Да, — голос Люси звучит устало. — Не считая того, конечно, что моё место работы не так давно ограбили, а потом ещё и взорвали.

— Тебе нужна помощь? — спрашивает Эндрю торопливо, виновато, хотя Люси, конечно, никогда не пришло бы в голову винить в произошедшем его — даже если бы она знала. — Всё, что угодно…

— Ничего не нужно, спасибо, — Эндрю слышит в её голосе улыбку, слабую, но искреннюю. — Сара и Ханна звонили на неделе, они уже помогают. И работа Итана никуда не делась.

Эндрю кивает, забыв о том, что Люси не может его видеть. Его сёстры и её муж, конечно же. Разумеется, они подумали о ней раньше, чем он.

Он оправдывает себя тем, что у него, пожалуй, больше причин не думать о семейных проблемах в эти дни, чем у кого-либо другого.

— Я рад за тебя, — говорит он серьезно. — Если тебе что-нибудь понадобится, абсолютно всё, что угодно, звони мне.

— Я хочу контрамарку на твой следующий спектакль, — смеётся Люси. — Сможешь устроить?

Эндрю обещает целую прорву контрамарок и прощается с Люси. Его чувство вины изрядно усугублено, но вместе с тем он чувствует облегчение.

Мир трещит по швам, но всё ещё не рвётся. Пока нет.

* * *

Дома Эндрю ставит аквариум с пауками на пол и садится рядом, прежде чем осторожно приоткрыть крышку.

Пауки чувствуют его присутствие — он не знает, способны ли они видеть его так, как он видит сам себя, он вообще не так много знает о пауках, кроме того, что они — по крайней мере, эти конкретные — опасны. Они беспокойно снуют по аквариуму, и Эндрю ожидает, что ему будет противно смотреть на их волосатые изогнутые ноги и блестящие черные глаза, но отвращения нет. Ему кажется, будто пауки косятся на него, ожидая, что он сделает, и он глубоко вдыхает, прежде чем просунуть в аквариум руку с зажатым в ней кухонным ножом.

Пауки шарахаются от ножа — что бы они там ни видели, они чувствуют опасность, даже несмотря на то, что сам Эндрю не чувствует себя таким уж опасным; скорее, он чувствует себя безнадежно запутавшимся психом. Он подносит нож к одному из них, и паук пытается защищаться, но жвала бесполезно скользят по металлу, оставляя за собой жидкий след. Тонкие ноги паука шевелятся панически, но бежать ему некуда, Эндрю зажал его в углу и вовремя преграждает все выходы ножом.

Я идиот, думает Эндрю.

Он набирает воздуха в легкие и, в последний момент зажмурившись, всаживает нож в паука.

Он не открывает глаза, воображая, как это будет по-настоящему. Паук умирает беззвучно, но человек — человек, возможно, будет кричать, если только не ударить в солнечное сплетение или в горло. И точно будет какой-нибудь резкий выдох, полный боли. И он совершенно точно попробует оттолкнуть руки Эндрю, но он будет слабее, и оттолкнуть не сможет, и даже если бы у него получилось, это не имело бы никакого значения.

Эндрю выпускает рукоятку ножа и корчится на полу в приступе нервной рвоты; у него в желудке ничего нет, кроме желчи и наспех выпитой утром чашки чая, но от этого не легче — пожалуй, только сложней.

Когда его тело прекращает судорожно содрогаться, Эндрю откатывается в сторону и вытягивается на полу во весь рост, глядя в потолок. Оставшийся паук, судя по звукам, носится по аквариуму во все стороны, не понимая, что происходит. Эндрю тоже имеет о происходящем слабое представление, но, в отличие от паука, он знает, что беспорядочная беготня по углам не исправит положение.

Хорошо, что есть корм, решает Эндрю после нескольких секунд раздумий. Второй паук совершенно точно собирается жить и здравствовать так долго, как получится; Эндрю абсолютно уверен, что не собирается его убивать, и нести обратно в магазин тоже.

На то, чтобы убрать собственную рвоту и труп паука, уходит много времени, потому что Эндрю на самом деле не хочет прикасаться ни к тому, ни к другому, но резиновых перчаток в доме нет, и приходится изощряться. После этого он кормит второго паука, закрывает аквариум и включает телевизор.

Новости посвящены почти исключительно тому, что сделал Джим. На экране под бесстрастный голос диктора появляются списки погибших, статистика, прогнозы того, как взрывы, грабежи и убийства повлияют на экономику и социальную жизнь Британии; репортер на месте событий ёжится под ливнем, рассказывая то немногое, что знает, и Эндрю различает на заднем плане полицейских, смотрящих на репортера недружелюбно. Наверное, они считают его стервятником, который налетел на место трагедии с торжествующим клекотом, но Эндрю видит морщинки тревоги в углах рта репортера и его красные глаза, и, чтобы как-то восстановить свой эмоциональный баланс, он вынужден закурить.

Бросать курить — это для мирных времён, полагает Эндрю. То есть, не для «здесь и сейчас».

* * *

Джим не появляется лично на этот раз. Он звонит, и когда Эндрю видит, что номер не определен, то ему не составляет труда понять, кто это.

— Алло, — Эндрю прижимает трубку к уху чересчур сильно, потому что его руки внезапно потеют, и гладкая телефонная трубка выскальзывает из них.

Он не был взволнован, когда Мориарти дрочил ему в душе, но взволнован сейчас, потому что он собирается убить Джима.

Возможно, полагает Эндрю, ему стоит поработать над расстановкой приоритетов или чем-то в этом роде.

— Как прошёл твой день, милый? — выдыхает Джим в трубку, и Эндрю давит желание рассмеяться. — Папочка был занят, но сейчас у него есть время с тобой поболтать.

— Папочка? — повторяет Эндрю. — Что за странный комплекс у тебя проклюнулся, Эдипов? Или Электры? — Эндрю не уверен, что точно знает разницу между ними, особенно если речь идёт о Джиме.

Смешок Джима мягок, раскатист и бархатен, и прокатывается по натянутым нервам Эндрю до странности успокаивающе.

— Хочешь поиграть в психоаналитика? — спрашивает Джим. Эндрю слышит невнятный скрип, словно Джим откидывается на спинку кресла, и она протестует против вольного обращения. — Не знал, что ты любишь ролевые игры. Хотя, если вдуматься, ты же актер…

— Теперь ты играешь в психоаналитика, — указывает Эндрю.

— Верно, — соглашается Джим. То ли по телефону он более покладист, чем лицом к лицу, то ли Эндрю что-то упускает. — Ты думал обо мне весь день.

Это не вопрос, а утверждение.

— У меня много других дел, — Эндрю соскальзывает на пол и прислоняется спиной к дивану. — Твоя самооценка так высока, Джим, что ты, того и гляди, упадёшь с неё.

— Не беспокойся, я держусь крепко.

Эндрю слышит ещё один звук, который он не вполне уверен, как обозначить, — подозрительно похожий на звук расстегиваемой ширинки.

— Что ты делаешь? — не выдерживает Эндрю.

— Угадай, — предлагает Джим, и в его тоне столько превосходства и насмешки, что, если бы Эндрю мог, то прямо сейчас ударил бы его по лицу. — Ты играл меня столько времени. Должна же была хоть крупица моего гения передаться тебе.

— Прямо сейчас я думаю, что надо было отказаться от контракта с Би-Би-Си, — вздыхает Эндрю. — Больше, боюсь, никакого другого озарения на меня не снисходит.

Эндрю лжет, и знает это, и Джим тоже знает. Эндрю более чем осведомлен, чем занимается Джим во время этого разговора.

— Полагаю, — шепчет Джим, и Эндрю приходится напрягать слух, чтобы разобрать слова, — ты занимаешься тем же самым.

Эндрю не занимается, нет, но — проклятье — стоит Джиму сказать это, и Эндрю не может перестать думать о том, чтобы последовать его примеру.

— Сделай это, — предлагает Джим, и его слова звучат, как вызов, — не хватает только перчатки, брошенной Эндрю в лицо.

— Зачем?

— Потому что ты этого хочешь.

И Джим прав. Эндрю знает, что он прав. Ему хочется.

— Это извращенная форма нарциссизма, — говорит он, зажимая трубку плечом, потому что ему требуются свободными обе руки.

— И?

— И с тем же успехом я могу повесить трубку и оставить тебя с твоей проблемой наедине — не будет никакой разницы.

— О, разница будет, — мурлычет Джим чуть хрипло. Эта хриплость прокатывается от барабанной перепонки Эндрю прямо в пах, и он прикусывает губу, чтобы сдержать вскрик. — Ещё какая. Но ты этого не сделаешь.

Эндрю узнаёт собственные слова, и ему несколько неуютно от того, что Джим, повторяя их, ставит на одну ступень убийство и сеанс мастурбации по телефону.

— Ты думаешь, твои слова меня остановят? — спрашивает он, уже зная, каким будет ответ.

В кои-то веки Джим полностью предсказуем.

— Думаю, да, — отвечает он, и Эндрю сдаётся.

В конце концов, он собирается убить Джима. Что по сравнению с этим разговор по телефону, даже такой.

— У тебя есть под рукой крем? — спрашивает Эндрю. — Или масло для тела? Что-нибудь в этом роде.

— «Джонсонс бэби», — провозглашает Джим. — Лосьон для тела. Нежная кожа — счастливый малыш!

— Отлично, — Эндрю не поддаётся на провокации. Ну, хотя бы старается. — Нанеси его на пальцы и подготовь себя.

Он буквально слышит в молчании Джима изумленное любопытство.

— Представь, что это делаю я, — Эндрю съезжает по полу вперед, пока край диванного сиденья не стукается мягко о затылок, надёжно поддерживая его в довольно неудобной позе. — Растягиваю тебя, пока ты не начнёшь скулить, и извиваться, и умолять о большем. Прижимаю тебя к простыням, и ты так возбужден, что тебе почти больно оттого, что ты не можешь дотронуться до члена. Один палец, затем два. Ме-едле-е-енно, — Эндрю выдыхает вместе с этим словом, растягивая гласные до тех пор, пока они не угасают до неразличимой вибрации на кончике языка, — ме-едленно, пока ты не начнёшь просить.

На самом деле Эндрю не ожидает, что это сработает на Джиме — хотя это определенно работает на нём самом, если судить по тому, как твердый член прижимается к животу, пачкая футболку выступившей смазкой. Но Джим издаёт нечто похожее на невнятный всхлип, и Эндрю знает: Джим делает то, что ему велели.

Как давно он в последний раз подчинялся кому-то, спрашивает себя Эндрю со смесью осторожного любопытства и удовлетворенной нежности.

— Довольно просто представить, что это делаю я, не так ли? — шепчет Эндрю, двигая рукой на собственном члене. — Ведь на самом деле, считай, так и есть. Ускорь темп. Глубже, проникай в себя глубже, я прислушался к твоим невнятным мольбам, и теперь это не пальцы, о, нет. Глубже.

Дыхание Джима рваное; оно сбивается всё сильнее по мере того, как он следует указаниям Эндрю, и его стон — высокий, долгий — проходит через Эндрю, оставляя в каждом нерве ощущение повышенной чувствительности, словно после встречи с электрическим током. Эндрю запрокидывает голову, вжимаясь затылком в диван, и дышит настолько размеренно, насколько может.

— Я внутри тебя, — продолжает Эндрю, и почему-то невозможно перестать шептать и начать говорить в полный голос. — Это так, на самом деле так, Джим, — имя пузырится на губах Эндрю, будто шампанское, — ты внутри себя, я внутри тебя, потому что ты — это я, а я — это ты.

Этих слов Джиму оказывается достаточно. Он давится полустоном-полувздохом, кресло под ним отчаянно скрипит, и телефон со стуком падает на пол. Эндрю представляет, как оргазм скручивает тело Джима, как подгибаются у него пальцы на ногах, как он вжимает руки в подлокотники кресла, до белизны, до боли, как капля пота течет по виску и теряется в волосах. Этой картины Эндрю оказывается достаточно.

Вновь восстановив дыхание, Эндрю подбирает свой телефон.

— Я собираюсь убить тебя, — говорит он, не зная, слышит ли его Джим.

— Я знаю, — отзывается Джим.

Эндрю удовлетворенно вздыхает и жмёт кнопку завершения вызова.

Паук в аквариуме смотрит на Эндрю своими многочисленными глазами, и Эндрю на волне внезапной беззаботности показывает ему средний палец.

* * *

Эндрю покупает сигареты в уличном киоске, когда совсем рядом раздаётся взрыв. Он думает, что к этому времени людям стоило бы уже привыкнуть к таким звукам, но, наверное, на самом деле к этому невозможно привыкнуть, потому что продавец роняет сдачу, и Эндрю слышит, как она раскатывается по полу киоска со звонким и чистым звуком, резким после громового раската взрыва.

Он не ждёт, пока продавец опомнится и подберет сдачу — пусть она будет ему некоторой компенсацией за моральный ущерб — а подцепляет сигареты с прилавка и бежит на соседнюю улицу, туда, где был взрыв.

Посреди дороги пылает огромный костер, и Эндрю останавливается в сотне шагов, потому что даже на таком расстоянии дым и вонь накрывают его с головой, словно плотное одеяло. Машины сбились в кучу позади той, что взорвалась, и Эндрю кажется, что он сейчас оглохнет от того, как водители безостановочно давят на клаксоны.

— Там был премьер-министр, — шепчет Джим на ухо, и вся сила воли Эндрю уходит на то, чтобы не дернуться, как от удара, когда он понимает, кто говорит с ним.

Пальцы Джима ложатся на плечо Эндрю, нежные и цепкие.

— Он ехал домой после записи речи для следующего выпуска новостей — речи о том, что доблестная британская полиция и секретные службы предпринимают все необходимые меры, чтобы остановить разгул преступности, и что гражданам необходимо сохранять спокойствие. Готов поспорить, — хмыкает Джим, утыкаясь губами Эндрю в ухо, — сам он не был так уж спокоен, когда его водитель затормозил посреди улицы и взорвал себя и своего почтенного работодателя.

Джим замолкает, и, если бы не прикосновение к плечу, Эндрю не был бы уверен, что Джим всё ещё здесь. Но он стоит рядом, всё ещё слегка касаясь губами уха Эндрю, и ждёт чего-то. Ждёт, пока Эндрю скажет что-то.

Эндрю жалеет, что не взял с собой чертов кухонный нож; хотя откуда ему было знать?

— Ждёшь, пока я поставлю тебе отличную отметку и разрешу сесть на своё место? — говорит Эндрю наконец, потому что пауза затягивается, и, если Джиму наскучит ждать, он просто уйдёт.

Эндрю не готов позволить Джиму уйти, так или иначе.

— Ещё одна ролевая игра? — Джим обнимает его со спины и проводит кончиком языка по шее Эндрю, как раз между линией волос и воротником куртки. — Мы могли бы поменяться ролями. Ты был бы плохим учеником, очень плохим, и я наказывал бы тебя за это.

Эндрю накрывает ладонь Джима своей и сжимает. И сжимает сильнее, и снова сильнее, пока Джим не выдыхает ему в шею, полуизумленно-полуобиженно.

— Мечтай, — говорит Эндрю. Если он сожмёт ещё немного, кости Джима хрустнут — не сломаются, нет, но боль и дискомфорт останутся на пару дней.

Полицейские оцепляют место взрыва и отгоняют зевак. Ещё немного, и они доберутся до Эндрю с Джимом, а ещё через пару минут прибудут репортёры. Эндрю не уверен, что хотя бы одному из них двоих окажется на руку, если их заметят вместе.

Джим тянет Эндрю за собой, и он подчиняется, не выпуская его руку; они отступают, пока не оказываются в узком переулке — их всё ещё можно увидеть с улицы, но только если специально вглядеться, и никто не собирается уделять им пристального внимания, учитывая, что сейчас происходит.

Эндрю разворачивается и прижимает Джима к стене, пригвождая ладонью к стене оба его запястья. Джим не пытается высвободиться, а лишь смотрит на Эндрю: его глаза в полутьме матовые, как провалы, черные паучьи глаза, его губы — сухие и яркие, а кожа под пальцами Эндрю лихорадочно горяча.

Что ты сделал со мной, что ты сделал со всеми нами, думает Эндрю, но не произносит этого вслух.

— Прекрати это, — произносит Эндрю.

— Останови меня, — Джим облизывает губы, чуть склонив голову набок, словно ожидая поцелуя.

— Что, если я сломаю тебе шею, прямо сейчас?

— Оставляя за скобками вопрос о том, хватит ли у тебя сил и выдержки это сделать, — насмешливо тянет Джим, — я советую тебе подумать о том, что моя смерть не остановит ничьего падения — если на то пошло, она только его ускорит. Что за король, если его королевство перестаёт функционировать в тот момент, когда он испускает последнее дыхание.

— Никогда не видел никого, менее похожего на короля, чем ты, — отмечает Эндрю ровным, прохладным тоном. Держать себя в руках оказывается проще, чем представлялось; кровь бурлит в его венах, и стучит в виски набатом, и он чувствует во рту её вкус, но он сохраняет дистанцию между собой и жарким гневом, не позволяя ей сокращаться ни на миллиметр.

— Ты блефуешь, — Эндрю крепче вжимает запястья Джима в стену, когда Джим ощутимо вздрагивает при этих словах. — Паутина никуда не годится без паука. Если его убить, она засохнет, и её намотают на швабру при ближайшей уборке.

— О, да, — шепчет Джим, — ты специалист по убийству пауков, я полагаюсь на твоё слово.

Это, полагает Эндрю, удар ниже пояса.

С другой стороны, глупо ожидать от Джима каких-то других ударов.

— Хотя, — Джим делает многозначительную паузу, — насколько мне известно, второй паук ещё жив.

Эндрю не спрашивает, откуда вообще Джиму известно о пауках, если он не появлялся в той обшарпанной квартире уже несколько дней. Скрытая камера, слежка, взлом, пока Эндрю нет дома, — не всё ли равно.

— Не думаю, что ты разделишь участь второго паука.

— Не думаю, — смеётся Джим, — что разделю участь первого.

Эндрю ударяет его в солнечное сплетение кулаком свободной руки, так и не выпуская запястий. Джим размыкает губы в немой попытке вдохнуть; он пытается согнуться пополам и отдышаться, но Эндрю не отпускает его.

— Чем меньше ты думаешь, тем лучше для всех, — голос Эндрю переходит в шипение, и он понимает, что позволил Джиму разрушить самоконтроль, столь тщательно сохраняемый всё это время, и гнев просочился под кожу, нервный и жгучий.

Джим наконец вдыхает, и одновременно со вдохом резко высвобождает запястья и перехватывает руку Эндрю. Тот не успевает даже опомниться, когда обнаруживает, что стоит на коленях посреди переулка, рука болезненно заломлена назад, и Джим удерживает его в захвате, скользя губами по его шее.

Нож, думает Эндрю, надо везде носить с собой этот проклятый нож.

— Из нас двоих, — Джим прихватывает зубами кожу на шее Эндрю, и это не больно, но унизительно, — я — тот паук, который выжил.

— Он выжил только потому, что я не хотел его убивать, — напоминает Эндрю.

— По этой причине или по другой, но он — жив, а первый — нет, — Джим втягивает прикушенную кожу губами, оставляя засос, и Эндрю невольно запрокидывает голову, потому что это невероятно, невыносимо хорошо, вне зависимости от того, насколько всё это отчаянно неправильно.

— Из тебя дерьмовый философ, — бормочет Эндрю, прикрывая глаза. Руку неприятно ломит — если хоть немного пошевелиться, неприятное напряжение немедленно станет болью.

— Зато отличный преступник, — напоминает Джим, ничуть не обиженный критикой со стороны Эндрю.

Эндрю смеётся.

Когда его рука оказывается на свободе, он просто упирается обеими ладонями в асфальт и продолжает смеяться, неостановимо и навзрыд.

Когда-то такой смех перешёл бы в полноценную истерику — и мало кто упрекнул бы Эндрю в немужественном поведении, учитывая все имеющиеся причины, — но сейчас ему хватает двух минут, чтобы отсмеяться и замолчать. Горло саднит, словно он кричал час подряд без остановки, но он способен мыслить ясно, и его не тянет больше поддаваться каким-либо бесконтрольным импульсам.

Он не знает, хорошо это или плохо, но то, что Джим всё ещё стоит здесь, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, — это определенно плохо.

— Как ты его назвал? — спрашивает Джим.

— Кого?

— Паука.

— Никак, — сознаётся Эндрю. — На кой черт я буду давать ему имя, если он на него не будет отзываться?

— Но если бы ты всё-таки дал ему имя? — настаивает Джим. — Имена имеют значение.

— Спасибо, капитан Очевидность, — огрызается Эндрю, вставая на ноги. Колени у него затекли, и он растирает их, морщась, когда кровь вновь начинает циркулировать. — Пусть он будет Паук, если тебе это так важно. Просто Паук, с большой буквы.

— Хорошо, — Джим выглядит бесконечно довольным, словно ребенок, которому пообещали на Рождество радиоуправляемый вертолёт.

Эндрю качает головой, отворачивается от Джима и выходит из переулка — мимо желтой полицейской ленты, мимо суеты и бурлящего потока обеспокоенных, сосредоточенных лиц и голосов, мимо исходящей последним дымом покореженной машины, заляпанной противопожарной пеной.

Ему нужно домой.

Пора кормить Паука.

* * *

«Видела твоё новое фото в твиттере. Судя по пакетам у тебя в руках, ты ходил в супермаркет и не ожидал наткнуться на фаната с фотоаппаратом Сара, Ханна и я заинтригованы: кто поставил этот недвусмысленный засос на твоей шее?»

Эндрю откладывает телефон — он не готов ответить на это смс Люси, и вряд ли когда-нибудь будет готов. Вместо этого он осторожно вынимает Паука из аквариума и сажает на ладонь.

Паук сыт и доволен жизнью, и, кажется, он уже привыкает к Эндрю, потому что в этот раз, в отличие от прошлого, он не пытается уползти куда глаза глядят, и — возможно, потому что глаз так много, и слишком много возможных направлений — бесславно упасть с руки на пол. Вместо этого он таращится на Эндрю и время от времени словно переступает с ноги на ногу — это очень легкое ощущение, отнюдь не такое отвратительное, каким оно казалось, когда Эндрю подумал о нём в первый раз. На ощупь Паук сухой и чуть-чуть пушистый, и Эндрю знает, что он очень хрупкий, гораздо более уязвимый, чем новорожденный котенок — достаточно не так сжать пальцы, и от Паука останется мокрое место.

Эндрю держит его очень бережно.

Конечно, Паук может укусить его, и это будет куда опаснее, чем попытки новорожденного котенка защититься от любителей кошек, но он не кусает. В конце концов, Эндрю кормит его щедро.

— Хотелось бы знать, зачем ты плетешь эту свою паутину, — говорит Эндрю вслух. Люди разговаривают с собаками, кошками и ручными игуанами, с компьютерами, телевизорами, фенами и собственными носками, упавшими за диван, почему бы ему не поговорить с пауком? Пока он не начнёт всерьёз ожидать ответа, это вполне… нормально. — Здесь нет ни одной мухи, или бабочки, или осы, или кого ты там ещё ловишь в естественных условиях обитания. Здесь, как ни странно, даже нет тараканов на кухне или крыс в подвале; хотя крысы — это уже не твоя сфера в любом случае.

Паутина закрывает один из углов аквариума и с каждым часом разрастается во все стороны, и Эндрю помнит о том, что надо держать аквариум закрытым, потому что если Паук вылезет оттуда и попадётся Эндрю под ноги, их недолгая дружба окончится полным фиаско.

— Вчера вечером я загуглил «Джеймс Мориарти», — доверительно говорит Эндрю. — Ничего не нашёл, кроме книг и сериала, про которые я и так уже всё знаю. Не знаю, впрочем, что я хотел найти.

Молчаливый взгляд Паука, кажется, выражает неодобрительную мысль: ты помешался на нём. Эндрю знает, что проецирует собственные мысли на Паука, но от этого ему не делается менее неуютно, потому что Паук — проекция — прав.

— Если посадить нескольких пауков в банку, — говорит Эндрю доверительно, — рано или поздно они сожрут друг друга, и может быть, останется один, самый жестокий и сильный, а может быть, не останется никого.

Он проводит кончиком пальца по узору на спине Паука, и Паук делает поползновение сбежать. Эндрю торопливо сажает его обратно в аквариум и задвигает крышку.

— Просто потому, — добавляет Эндрю, перед тем как встать и пойти на всякий случай вымыть руки, — что так пауки устроены.

* * *

Эндрю варит бобы и жарит стейк, когда входная дверь открывается. Он несколько секунд размышляет, не достать ли из морозилки второй стейк, а потом решает, что нет, не нужно. Джим более чем в состоянии накормить себя сам, если у него будет такое желание.

Более того, Эндрю знает точно, что Джим приходит сюда отнюдь не за едой.

Джим заходит на кухню и молча начинает готовить чай. Эндрю, оставив бобы и стейк на медленном огне, опирается о край подоконника и следит за тем, как Джим подогревает воду, насыпает чайные листья в заварочный чайник, уверенно достаёт из холодильника молоко, а из шкафчика над плитой — непочатую пачку сахара, которую Эндрю не покупал. Возможно, он принёс её с собой в рукаве, потому что Эндрю доставал из этого шкафчика соль десять минут назад и не может припомнить, чтобы там были незнакомые пакеты.

Заливать чайные листья горячей, почти кипящей водой — это едва ли не священнодействие для всякого англичанина, и даже если Джим — ирландец, он всё равно делает это скупыми, грациозными, точными движениями, полностью сосредоточившись на воде и на стремительно густеющем запахе жасмина, поднимающемся из чайника.

Эндрю выбирает именно этот момент, чтобы потянуться за ножом и, не прерывая движения, погрузить его по самую рукоятку в ссутуленную спину Джима.

Точнее, это был план — погрузить нож по самую рукоятку. Вместо этого Джим оборачивается так быстро, что на миг едва ли не размазывается в воздухе — или Эндрю настолько взвинчен, что не в состоянии уследить за его движениями — и хлестким ударом отбивает руку Эндрю в сторону.

Тыльная сторона ладони горит огнём, как щека после пощёчины. Эндрю откладывает нож и дует на покрасневшую кожу, пока Джим пытается избежать соприкосновения с горячей водой, которая теперь, после того как он в спешке выронил чайник из рук, растекается по столу и капает на пол.

— Линолеум вздуется, — говорит Эндрю.

Осознание того, что он почти убил Джима, накатывает тошнотворной волной. Руки Эндрю дрожат, слабо, но неостановимо, и он — почти — благодарен Джиму за то, что тот сумел его остановить.

Джим уходит в комнату и возвращается сразу с толстовкой Эндрю в руках. Толстовка отлично впитывает воду, и стоять на ней ногами в блестящих дорогих туфлях, наверное, очень удобно. Эндрю не знает точно, он не пробовал этого делать и не испытывает особого желания спросить об ощущениях Джима.

— Завтра, — говорит Джим.

— Что — завтра?

— Завтра утром Британии не будет. А через неделю истечет кровью Европа. А через две недели единственными, кого происходящее не затронет, будут аборигены Папуа — Новой Гвинеи, — Джим щурится.

— И что ты будешь делать дальше? — спрашивает Эндрю, потому что представить себе, что мира, который казался таким незыблемым в основных своих чертах, не будет уже завтра утром, — это, пожалуй, немного чересчур, это слишком абстрактно и звучит устрашающей, но безобидной выдумкой, как мрачное пророчество в компьютерной игре. В это невозможно поверить, даже если он знает, что это — правда.

Джим выглядит не на шутку заинтригованным его вопросом.

— Я построю на обломках этого мира свой? — полувопросительно говорит он, как будто его спросили, кто разбил чашку, и он, зная, что от наказания уже не уйти, предлагает вариант «Джонни из соседней квартиры».

Эндрю, не удержавшись, фыркает.

— Всё, что ты умеешь, — плести свою паутину там, где уже всё построено. Ты умрёшь от скуки в обломках, неспособный найти, чем себя занять.

Сколько бы ты ни побеждал, в итоге ты проигрываешь, думает Эндрю, и эти невысказанные слова повисают в воздухе между ним и Джимом, тяжелые и ядовитые, как выхлопные газы.

— Ты так уверен, что знаешь, на что я способен, а что нет?

— Я знаю тебя, как самого себя, — Эндрю отворачивается к плите и выключает газ, потому что вода с бобами уже кипит ключом и норовит пролиться через край. — Может быть, даже лучше, — бормочет он, потому что сам он за последние дни совершил много такого, чего не ожидал бы от себя даже в самых стыдных кошмарах, а вот Джим каждый раз оправдывал его ожидания.


Окончание в комментариях.

@темы: Чтиво, Sherlock, Мужская дружба? Не, не слышала, NC-17

---

28.01.2012 в 20:11

Пишет  S is for Sibyl:

"Тонкости Троллинга"
Первый перевод да и ещё и по Шерлоку. Дрожат колени мои.
Название: Тонкости Троллинга
Автор: Hekateras
Переводчик:  S is for Sibyl
Бета:  maurice_l
Персонажи: Джим Мориарти, Шерлок – под конец и оченннь латентно
Размер: мини
Рейтинг: PG-13
Жанр: юмор, джен, детектив
Разрешение на перевод: получено
От переводчика: сей фик уже переводился, но у меня лично другое видение этой работы. (перевод выполнен специально для моего любимого малыша Джонни: [J]разложение-кун[/J].)

"Тонкости Троллинга"

Блог Доктора Джона Уотсона

16 июня:
Без заголовка
Он был моим лучшим другом, и я всегда буду верить в него.
Комментарии закрыты.

Комментарии:

Привет, конфетка. Это опять я. Скуучно. Давай играть.
Рич Брук(дошлло?) 29 Июня 15:23

Ты ведь понимаешь, что я не вышиб себе мозги. Это же очевидно.
Рич Брук(дошлло?) 30 Июня 12:20

У меня на телефоне есть твой премилый разговор с Джонни. Может, выложить на ютьюб, как думаешь?
Рич Брук(дошлло?) 30 Июня 12: 34

"Я хочу, чтобы ты сказал Лестрейду, миссис Хадсон и Молли, всем, кто захочет слушать тебя, что Я СОТВОРИЛ МОРИАРРТИИИИ в ЛИЧНЫХ Ц ЕЛЯХ"
Рич Брук(дошлло?) 30 Июня 12:36

И тра-ля-ля-то-по-ля. Продолжать?
Рич Брук(дошлло?) 30 Июня 12:40

Но сэрьезно.
Рич Брук(дошлло?) 1 Июля 16:29

Да ладно, это было всего лишь шестиэтажное здание. Я знаю, ты где-то там.
Рич Брук(дошлло?) 5 Июля 05:20

ТАК. СКУЧНО.
Рич Брук(дошлло?) 6 Июля 11:11

Я знаю, что ты читаешь это, Шерлок.
Рич Брук(дошлло?) 26 Июля 18:20

Что ж, я почти уверен, что ты читаешь это. Ни один из моих людей не смог тебя обнаружить.
Рич Брук(дошлло?) 26 Июля 18:49

Ты хорош.
Рич Брук(дошлло?) 27 Июля 15:10

Или ты просто трупак.
Рич Брук(дошлло?) 28 Июля 12:00

Ладно, ладно! Я признаю, что мой план был неидеален! Один-ноль в твою пользу. Может, мы начнем уже играть снова?
Рич Брук(дошлло?) 2 Августа 12:29

Ну что я должен сделать, Шерлок? У тебя есть хотя бы капля жалости, чорд бы тебя побрал?
Рич Брук(дошлло?) 5 Августа 19:22

Да знаю я. Кто бы говорил. Виновен-по-всем-пунктам.
Рич Брук(дошлло?) 6 Августа 13:58

(Ну, если только не в Олд-Бейли. Ржунимагу :3
Рич Брук(дошлло?) 6 Августа 14:00

Знаешь, я понял, что это должно быть только между нами двумя. Как в старые-добрые времена. Ты и я, лёд и пламя, ну ты помнишь... И никто больше.
Рич Брук(дошлло?) 12 Августа 16:50

Ой, да ладно тебе! Ты что, напрягаешься из-за ЭТОГО? Твоих друзьяшек?
Рич Брук(дошлло?) 15 Августа 14:11

Это просто глупо. Мотивация была: «спрыгни и я не пристрелю твоих друзьяшек», а не: «спрыгни и сдохни, и останься дохлым, дабы я не изрешетил друзьяшек». Слушать надо лучше, дошло?
Рич Брук(дошлло?) 15 Августа 14:24

Знаешь, Себби только что сказал мне, что я попросил тебя прикончить… себя. Что, по его словам, подразумевает процесс подыхания. Ну и пребывание в подохшем состоянии после.
Рич Брук(дошлло?) 16 Августа 15:52

Но знаешь, Себби - невыносимый педант.
Рич Брук(дошлло?) 16 Августа 16:00

Думаю, дело в профессии.
Рич Брук(дошлло?) 16 Августа 17:33

Я о том, что Себби чертовски хороший снайпер. Блуждал раньше по джунглям и охотился на тигров.
Рич Брук(дошлло?) 17 Августа 16:42

Сложно, конечно, с таким прошлым соперничать. Но он у меня при деле.
Рич Брук(дошлло?) 17 Августа 20:02

Следил за Джонни, на случай, если другой снайпер напортачит. В этих иностранцах никогда нельзя быть уверенным.
Рич Брук(дошлло?) 18 Августа 14:21

Ты знаешь, что они выдали ему плед? Малышу Джонни, в смысле.
Рич Брук(дошлло?) 18 Августа 18:21

Оранжевенький такой.
Рич Брук(дошлло?) 19 Августа 14:01

Хотя что-то в этом было. Его так… пошатывало.
Рич Брук(дошлло?) 19 Августа 14:23

Очень сложно было целиться, Себ сказал.
Рич Брук(дошлло?) 19 Августа 14:32

Хм, ты ведь понимаешь о чём я, да, сладкий?
Рич Брук(дошлло?) 19 Августа 14:55

НУ ДАВАЙ УЖЕ!!11
Рич Брук(дошлло?) 30 Августа 15:29

Ахх… «Я верю в Шерлока Холмса». Щас расплачусь!
Рич Брук(дошлло?) 5 Сентября 10:00

Это уже становится глупым.
Рич Брук(дошлло?) 30 Сентября 17:20

Так скучно. Скучно. СКУЧНО!
Рич Брук(дошлло?) 15 Октября 20:10

Я начинаю походить на тебя, верно, Шерли?
Рич Брук(дошлло?) 15 Октября 20:12

Это СУДЬБА, даа.
Рич Брук(дошлло?) 15 Октября 20:13

Ты знаешь, как сложно найти по-настоящему стоящее дельце?
Рич Брук(дошлло?) 16 Октября 21:11

Я имею в виду, что, конечно, могу пойти и выдумать уйму хитросплетенных схем для террористов и политиканов, но никто даже НЕ ЗАМЕТИТ.
Рич Брук(дошлло?) 16 Октября 21:17

В чём смысл быть криминальным гением, если тобой никто не восхищается?
Рич Брук(дошлло?) 16 Октября 21:22

Я уже скоро убиться буду готов.
Рич Брук(дошлло?) 20 Октября 01:12

Честно.
Рич Брук(дошлло?) 20 Октября 02:52

Взаправду.
Рич Брук(дошлло?) 20 Октября 04:21

Ты ведь не хочешь, чтобы это случилось?
Рич Брук(дошлло?) 22 Октября 11:12

Не хочешь ведь?
Рич Брук(дошлло?) 25 Октября 12:01

Шерли?
Рич Брук(дошлло?) 27 Октября 07:12

В смысле, я думал, между нами есть что-то особенное.
Рич Брук(дошлло?) 29 Октября 23:31

Ты же прямо придушить меня был готов. Там, на крыше.
Рич Брук(дошлло?) 30 Октября 00:24

Мало что другое так заводит, а?
Рич Брук(дошлло?) 30 Октября 00:33

ПЕЧЕНЬКИ ИЛИ ЖИЗНЬ!
Рич Брук(дошлло?) 31 Октября 21:00

Уже четыре месяца прошло. Я разочарован в тебе, Шерлок-такой-как-все. Я подумал, что ты уже должен начать подавать признаки жизни. На Хэллоуин было бы просто идеально.
Рич Брук(дошлло?) 4 Ноября 19:01

Ты был такой занозой в заднице, а теперь там… дырка!
Рич Брук(дошлло?) 10 Ноября 21:05

Смотри, я скажу это снова: только мы двое. Никого больше. Никаких… побочных эффектов.
Рич Брук(дошлло?) 20 Ноября 19:01

Ты хочешь, чтобы я поклялся на крови?
Рич Брук(дошлло?) 25 Ноября 15:21

Без проблем.
Рич Брук(дошлло?) 25 Ноября 19:01

Я клянусь, что никто из твоих друзьяшек не встанет у нас на пути.
Рич Брук(дошлло?) 25 Ноября 19:05

Счастлив?
Рич Брук(дошлло?) 26 Ноября 12:25

Ладно, признаю, может, я и вправду не выгляжу самым искренним парнем.
Рич Брук(дошлло?) 15 Декабря 11:01

Себби сказал, что лучше применить слово «противоречивый». Прям про меня, да?
Рич Брук(дошлло?) 15 Декабря 11:05

Что бы я без него делал?
Рич Брук(дошлло?) 15 Декабря 11:12

Нашёл бы кого-то другого, наверное.
Рич Брук(дошлло?) 15 Декабря 11:20

Счастливого Рождества, сахарный мой! Не попадись Смерти на крючок, где бы ты ни был. Мы еще не закончили!
Рич Брук(дошлло?) 25 Декабря 17:01

Себби сообщил мне, что у нас бооольшие проблемы с одним из наших агентов в Нидерландах. Не ты шалишь?
Рич Брук(дошлло?) 28 Декабря 19:24

Пожалуйста, скажи, что это был ты.
Рич Брук(дошлло?) 29 Декабря 10:10

С НОВЫМ ГОДОМ!
Рич Брук(дошлло?) 31 Декабря 23:59

Моё праздничное желание… ммм: поиграть с Шерлоком Холмсом ещё раз! :P
Рич Брук(дошлло?) 1 Января 00:04

Окей, ты должен знать: мы убрали нашего человека из команды Лестрейда. Разве это не похоже на жест доброй воли?
Рич Брук(дошлло?) 30 Декабря 11:55

Себби говорит, что это до чордиков забавно, когда я говорю «добрая воля».
Рич Брук(дошлло?) 2 Февраля 15:21

Я всегда репетирую, прежде чем постить сюда, видишь?
Рич Брук(дошлло?) 2 Февраля 15:25

Всё лучшее для моего Шерли.
Рич Брук(дошлло?) 2 Февраля 15:29

С Днём Святого Валентина, моя непорочная Дева Мария. Хахахах! :3
Рич Брук(дошлло?) 14 Февраля 14:14

Ты хочешь заставить взрослого человека встать на колени и вымаливать прощение?
Рич Брук(дошлло?) 20 Февраля 15:21

А то я могу, ты знаешь.
Рич Брук(дошлло?) 28 Февраля 11:26

Ты спрыгнул с крыши ради меня. Я готов идти на уступки.
Рич Брук(дошлло?) 29 Февраля 19:00

Пожалуйста.
Рич Брук(дошлло?) 3 Марта 15:21

ПОЖАААЛУУЙСТА.
Рич Брук(дошлло?) 9 Марта 11:25

Симпатичненькое поЖААЛУУЙСТА с вишенкой сверху!
Рич Брук(дошлло?) 15 Марта 18:55

Я месяц как не брился, грызу ногти, а на брюшке появился жирок.
Рич Брук(дошлло?) 29 Марта 15:11

Всё ты виноват.
Рич Брук(дошлло?) 1 Апреля 20:00

Нет, ну правда.
Рич Брук(дошлло?) 2 Апреля 11:24

Чордова скука. Так ЛОМАЕТ.
Рич Брук(дошлло?) 5 Апреля 12:45

Ты приводишь меня в отчаянье, Шерлок.
Рич Брук(дошлло?) 19 Апреля 15:00

А ты знаешь, что случается, когда я в отчаяньи.
Рич Брук(дошлло?) 25 Апреля 18:01

отввввввветь мнееееееее
Рич Брук(дошлло?) 28 Апреля 20:00

Уже почти год прошел.
Рич Брук(дошлло?) 5 Мая 12:25

Сходим на свиданку? :P
Рич Брук(дошлло?) 8 Мая 13:42

Отпразднуем годовщину взаимного доведения себя до кровькишкираспидорасило.
Рич Брук(дошлло?) 9 Мая 17:40

Хотя мы оба знаем, что это не так.
Рич Брук(дошлло?) 9 Мая 18:25

Знаешь, дорогой, я уже представляю романтический ужин, свечи…
Рич Брук(дошлло?) 10 Мая 12:21

…БУМЫ и там и тут…
Рич Брук(дошлло?) 10 Мая 12:29

Ты случайно не фанатеешь от Селин Дион?
Рич Брук(дошлло?) 12 Мая 18:59

Мне нравится подпевать ей в душе.
Рич Брук(дошлло?) 14 Мая 15:42

Может как-нибудь вместе… попоём?
Рич Брук(дошлло?) 16 Мая 19:15

Столько остреньких вещиц там можно найти...
Рич Брук(дошлло?) 19 Мая 11:28

Сегодня этот самый-пресамый день!
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 10:00

У меня весь вечер распланирован.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 10:00

Знаешь, что случится сегодня?
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 10:02

Мы отужинаем в АДУ!1
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 10:05

Ну вот я и спалился. Сорри!
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 10:10

Видишь, что ты со мной сделал?
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 10:12

Ну да ладно.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 10:16

Полночь.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 10:27

Я буду в том месте, где вчера грохнули русского киллера при «загадочных обстоятельствах».
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 11:02

еслитыпонимаешьочёмя
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 11:03


Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 11:05


А у меня получилось прикупить антикварный фонограф, вот! Подлинник.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 12:21

Это же классика: «бомба взрывается на последних аккордах». Шик.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 12:35

Одна из сюит Баха. Уверен, ты будешь в восторге.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 12:48

А тебе, спросишь, какое дело? Знаешь, ненавижу спойлеры, но всё же замечу, что:
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 12:50

Малыш Джонни будет там.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 13:00

Я тебя предупреждал: отчаянье заставляет меня возвращаться к старым-добрым-проверенным способам.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 14:01

Я бы и твою собачонку подорвал, но у тебя нет собачонки, а Лестрейд твой - нууудный.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 14:31

Тебе не помешала бы какая-нибудь дворняжка.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 14:44

Пришлось заткнуть его. Его грязный, солдафонский рот.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 14:51

Но столько страсти! Тебе, поди, тяжко было не видеть его целый год.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 14:57

(Если ты, конечно не подглядывал за ним из-за угла.)
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 15:00

Но всё это малозначимая чухня, если ты всё-таки трупак.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 15:02

И, если вдаваться в детали, чухня и для Джона.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 15:05

Малыша Джонни.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 15:08

Дай мне знать, если будешь походить мимо часиков, скажем, в 10 вечера.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 15:12

Ведь я могу заскучать и начать концерт пораньше.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 15:32

А после придется искать способ как не заскучать в остаток вечера.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 15:37

(Какой эгоистичной скотиной ты можешь быть, Шерли.)
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 15:52

Чертовски забавно. Вот я такой объяснил ему все по пунктикам. Он привязан к стулу и одет в моднющий костюм, весь из бомбочек, но он так надеется. И мне кажется, счастлив, как никогда в этом году.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 16:01

Честное слово, сердце разрывается.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 16:02

У тебя ведь есть сердце, Шерлок? ^_~
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 16:15

Ну?
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 18:32

Я ждууу.
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 18:54

Кажется, я сказал в 10 вечера, да?
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 19:31

И еще, кажется, говорил, что я весь такой противоречивый?
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 19:46

А часы всё тикают…
Рич Брук(дошлло?) 25 Мая 20:25

Печеньки или жизнь.
ШХ 25 Мая 21:00

@темы: Чтиво, Sherlock, Шериарти, Мужская дружба? Не, не слышала, PG-13

---

14.01.2010 в 17:11

Пишет  Toriya:

Написанный еще в августе на конкурс драббл. Пока единственное по фандому. Вдруг вспомнила и решла выложить в сообществе. Проба пера, так сказать.

Название: "Ночь"
Автор: Toriya
Пейринг: Артур/Мерлин
Рейтинг: PG
Тема: "Фобос и Деймос - два спутника Марса"

Ночь опускается на Камелот. Мерлин стоит у окна. В такое время он особенно сильно чувствует магию, которая течет по венам вместе с кровью, наполняет тело теплом. Мерлин не знает, как может быть иначе. Иногда ему кажется, что если магия однажды исчезнет, он тоже перестанет существовать. Как может жить без волшебства Гаюс? Как можно жить без него, если ты хоть раз сотворил настоящее чудо? Вдохнул жизнь в неживое, пробудил древние силы, раскалывая темное небо ослепительной молнией и обрушивая на сухую землю ливень. Если в тебе так много магии, ты уже не сможешь быть простым смертным, ты связан, и эти невидимые путы позволяют тебе слышать неслышимое, видеть невидимое, знать неведомое.

Мерлин проводит ладонью по камням, нагревшимся за день, впитавшим память многих лет, и ему кажется, что он сам становится ими. Он впускает в себя небо, с огромными летними звездами, деревья, слышит неясный шепот переплетающихся корней, которые уходят все глубже и глубже, к самому центру земли, в древние благодатные леса, где магия пронизывает каждый лист, каждый пробивающийся из почвы росток. Это странное и страшное единение, потому что оно заставляет забыть о себе, раствориться в окружающем мире, слиться с воздухом и, подчиняясь неуловимому зову, постигать суть вещей.

Можно простоять так до рассвета, но Мерлин отходит от окна и прислушивается. Снизу не доносится ни звука, значит Гаюс уже лег, и если вести себя очень тихо, то можно проскользнуть незамеченным.

Мерлин крадется на цыпочках мимо стола, заваленного пергаментами и заставленного стеклянными посудинами, в которых поблескивают очередные, приготовленные на завтра снадобья. Гаюс ворочается, но сон его глубок, и Мерлин тянет на себя тяжелую дверь, которая, выпустив его, закрывается с глубоким вздохом уставшего дерева.

Гулкие коридоры пусты, каменные своды сейчас кажутся особенно высокими, теряются в сумраке, который не способны разогнать несколько факелов. Но Мерлину не нужен свет. Этот путь знаком до каждого поворота, до каждой трещины между камнями. Ноги сами несут его по лестницам, бесшумно, словно он действительно не человек. А кто? Дух? Маг? Маг. Сердце привычно ухает, когда он замирает у последнего рубежа.

Артур никогда не запирает дверь. Он считает, что в собственном замке ему некого опасаться. Несмотря на все, что ему пришлось пережить, он все еще так считает. Только его меч в последнее время лежит у изголовья. Это все, чего смог добиться Мерлин. Как можно охранять того, кто с детства легко и непринужденно рискует жизнью? Для него это так же естественно, как завтрак по утрам или кубок горячего вина перед сном.

Мерлин входит в покои принца и настороженно прислушивается. Артур дышит глубоко и ровно. Он спит на спине, закинув руку за голову. Мерлин подходит ближе и, несмотря на темноту, видит знакомые правильные черты. Сейчас они кажутся мягкими. Днем все будет иначе. Губы сомкнутся в твердую, чуть изогнутую линию, скулы очертятся резче, между бровей проляжет тонкая, едва заметная морщинка, а глядя в отливающие стальным блеском глаза, уже будет сложно обратить внимание на длинные ресницы. Днем Артур будет собой – человеком, который однажды взойдет на трон Камелота, принцем, который станет великим королем, и память о нем не сотрет со страниц вечных книг даже время. Но это все – днем, а ночью Артур - просто Артур, и значит можно смотреть на него и не думать ни о чем.

«Две стороны одной монеты», - сказал Дракон. Его слова давно перестали быть загадкой для Мерлина, потому что связь с Артуром – это не то, что можно не заметить. Это почти как магия, живет в тебе и не дает забыться ни на секунду. Да что там почти, самая настоящая магия. Мерлин не знает, что думает Артур, но иногда, когда голубые глаза теплеют, всего на мгновение, или усмешка вдруг становится улыбкой, или когда Артур смотрит ему вслед из-под полуопущенных век, Мерлину кажется, что он тоже знает. Угадывает. Чувствует.

И если Мерлину дана власть над магией, то Артуру дана власть над людьми, и если Мерлин способен вызвать грозу, то Артур способен повелевать историей. И если… Если это их судьба, то Мерлин рад, что она именно такая. Потому что разделить ее с Артуром – единственное, что он может и хочет. Одна сторона монеты не может существовать без другой. Как ночь не может существовать без дня, а вода без суши. И если Артур еще не понял этого, то однажды поймет. Обязательно. А у Мерлина в запасе есть очень много времени, чтобы ждать. И просто быть рядом.

@темы: Чтиво, Мужская дружба? Не, не слышала, Merlin, PG

---

13.01.2010 в 06:47

Пишет  Air Shark:

Арлины. Все об одном, но под разными соусами. Драбблы))

Колдуй потише

Колдуй потише.

- Мерлин! – Артур подождал, пока тот обернется и подойдет поближе, ухватил за руку и оттащил к одной из колонн. – В следующий раз, будь добр, колдуй потише.
- Что? Артур… Артур, я не… - Мерлин побледнел, напряженно вглядываясь в лицо принца.
- Ты очень даже не «не», - Артур утер рукавом грязь со лба. - Так что если рядом кто-то, кроме меня, постарайся не вопить свою магическую тарабарщину во всю глотку. Они не оценят.
- А ты?..
- То, что голова у тебя все еще на плечах, не достаточно ясный намек?
- Артур… Спасибо.
- Да, я такой. Благородный, понимающий, сильный, смелый…
- Я понял, понял.
- То-то ж. Так что теперь не смей называть меня задницей. Только по праздникам. И прекрати смотреть на меня щенячьими глазами.

Женский клуб

Женский клуб.

Размашистым шагом Артур преодолел последний коридор, остановился перед покоями Морганы и, задумчиво глянув на дверь, отворил ту с нехорошей ухмылкой. Услуга за услугу – уж коли благородная дева считает правильным входить без стука, то грех рыцарю ей перечить. В дверном проеме показались каменная кладка стены, гобелен, стул, стол, а затем и три склоненных друг к другу фигуры. Моргана, Гвен и… Мерлин. Склонив головы друг к другу, все трое активно и с энтузиазмом о чем-то шептались. До ушей Артура долетали лишь обрывки фраз, в которых без труда укладывалось что-то о тяжелой женской доле и о том, что рыцари нынче пошли не те. И если девушки просто с азартом сверкали глазами, то у Мерлина от переизбытка эмоций, казалось, даже уши шевелились. С полминуты созерцания сюрреалистической картины, принц также бесшумно прикрыл дверь. Брови так и замерли на полпути к кромке волос, предательски отказываясь вернуться на место и придать Его Высочеству подобающий суровый и спокойный вид. Не то, чтобы заседания женского клуба были в новинку. Но…
- Но какого черта там делает мой Мерлин?..
Поморщившись, Артур запустил пятерню в волосы и взъерошил светлые пряди на затылке. Так. Кажется, пора заводить блокнот с вопросами, требующими ответа Мерлина.



Небольшое отступление. POV Утера об Артуре. Сонг-драббл.

Свежий ветер

Свежий ветер.

Утер устроился на троне столь грациозно и возвышенно, словно они были созданы монолитом, единым целым повторяя изгибы друг друга. Зал пустовал, и от стен отражалась лишь тишина, не мешая хмурым думам Короля, отстукивающего перстом какой-то свой, особенный, известный лишь ему одному ритм о стенку бокала. Сквозь оконные створки струился солнечный свет погожего дня, словно наперекор и с насмешкой переча думам монарха, более походящим на послегрозовые тучи. Те были все еще полны гнева и противоречия, лишь с неясным намеком на смирение и осторожное понимание.
Артур. Сын. Свой, родной. И вместе с тем абсолютно непонятный и диковинный. Словно с примесью терпкого запаха неизвестной специи, что ненароком или по хитрому умыслу повара угодила в знакомое блюдо, заставляя то играть сквозь знакомые очертаниями совершенно иными красками. Но я ведь не такой. В кого он уродился? Это все дело рук Нимуэ, и сомнений быть не может. Артур. Сын. Непознанный, как маленький остров, затерянный в чужом океане. Вернуть его теперь уж непросто. Вырос, поднял голову. Научился перечить. И уверенно идет своим путем, продолжая удивлять. Откуда это в нем? Такая слепая, преданная любовь к народу. Чистая, не знающая политики. Артура направляет интуиция, голос сердца. Ну как такому мальчишке оставить трон? И эта его преданность своему слуге. Хитрому, неясному, мутному. И улыбающегося так, как не может улыбаться обычный человек. А этот наивный мальчишка, его сын, верит ему. Слепо и наивно. И общается с ним, словно с равным. Ну где это видано, коронованный принц, водящий дружбу со слугой?! Спорит с Королем на глазах у всего двора, очертя голову несется навстречу неприятностям. Ни намека на стабильность. И воля своя, особенная. Не твердая, непоколебимая, а готовая слушать, внимать словам других. Как со спокойной душой передать правление в руки мальчишки, который живет биением сердца? Артур. Сын. Непобедимый воин. Его гордость. Его удивление и изумление. Железная рука, готовая в любой минут опустить занесенный меч и помиловать.
- Кому оставлю трон, когда наступит старость? И как с короной справится такой парень?
Но терпкий запах молодости, наивной веры, живого сердца упрямо задевал, казалось бы, задеревеневшие струны души умудренного годами и невзгодами человека. Артур. Сын. Не такой, как он. Словно воздух после весеннего дождя. Солнечный луч сквозь прохладное дуновение ветра, свежий воздух, что прорывается в легкие, заставляя трепетать черствые старческие ноздри, запах травы и грядущего нового. Утерянный, забытый, живой. Артур. Сын. Забытая простая детская правда, молодецкая истина, слишком лихая на первый взгляд, и абсолютно верная на второй.
Оставлять трон такому парню... Передавать судьбу государства тому, кто живет столь открыто, голодно и рьяно – страшно. Но одновременно с тем абсолютно правильно.
Утер пока не готов признать, что эта концентрация жизни может достойно править. Но одновременно с этим, все же где-то в глубине души понимает, что свежий бриз по имени Артур, его кровь и плоть, непонятная и ему самому, принесет Камелоту новую жизнь. Укажет верный, новый путь. Возродит королевство из пепла, в которое то обратил он, Утер.
Король еще не понимает, не осознает. Просто чувствует. И гордится. Успокаивается. Неуверенно опускает с головы всю тяжесть ответственности, аккуратно вверяя ее новому, сильному, готовому к ней. Вдыхая, осторожно наслаждаясь свежим ветром.



И опять арлины.

О предназначении и магической тарабарщине

О предназначении и магической тарабарщине.

Артур уже с полчаса упрямо хмурил брови и шевелил губами, пытаясь правильно проговорить написанный текст. Тишину разорвал неожиданно громкий звук захлопывающейся книги.
- Что, ты уже закончил изучать магию? Быстро, - Мерлин насмешливо улыбался, отжав тряпку и бросив ту на край ведра.
- Знаешь, Мерлин, я тут подумал…
- Да ну?
- … и пришел к выводу, что вся эта магическая тарабарщина по твоей части, - принц протянул потрепанную книгу слуге. - Так что, не будем нарушать предназначения. Вверяю весь этот бред в твои надежные руки. А я как-нибудь мечом обойдусь.
Мерлин провел подушечкой большого пальца по корешку книги. И не поспоришь… Хотя, пожалуй, он бы не возражал, если бы Артур перестал требовать от него сверкать золотом глаз по поводу и без.

Спокойной ночи, Артур

Спокойной ночи, Артур.

Настороженно наблюдая за шаткой конструкцией из тарелок на подносе, Мерлин привычно без стука отворил дверь. Бросил беглый взгляд на уснувшего принца, в очередной раз изможденного тренировками настолько, что королевской выдержки не хватает даже на то, чтобы дождаться ужина; сгрузил содержимое подноса на стол и замер напротив кровати будущего монарха.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть…
Ребра Артура расходятся в стороны, впуская новый глоток воздуха.
Ровно шесть секунд до вдоха. Ровно столько требуется спящему принцу, чтобы глотнуть жизнь.
Мерлин и сам не знает, когда начал считать, вглядываться. Просто столько раз наблюдая, как «не тот Артур, потому что этот похож на идиота», сам того не замечая, гулял по краю обрыв под названием «жизнь»… Просто с некоторых пор стало жизненно необходимо собственными глазами убедиться, что Артур дышит. Иначе сон не идет. Мерлин знает, Мерлин пробовал игнорировать тревожное еканье сердца. Но пока Артур не глотнет на глазах у мага новую порцию воздуха, Мерлин не уснет. И только теперь, глядя на то, как грудная клетка принца мерно поднимается и опускается, Мерлин, тихо вздохнув, опускает поднос и тихо выходит из покоев.
- Спокойной ночи, Артур.

Течение времени

Течение времени.

Прижавшись лбом к оконному стеклу, Мерлин чувствует его прохладу, с жадной тоской вкушает сумеречную красоту окрестностей Камелота и бесшумно вдыхает момент. Каким бы сильным магом он ни был, течение жизни ему не подвластно. И это сладкой тоской, благословенным укором терзает сердце. Будь у него силы, он придержал бы время, словно ретивую лошадь под уздцы. Но время неподвластно, слишком непокорно, слишком сильно и всеобъемлюще, чтобы у простого человека, хоть и сильного, как бы не сильнейшего мага, было право его приостановить. Это упрямо бьющаяся жилка на шее самой жизни, которую не понять и не познать. Но будь его воля… Будь его воля, будь у него силы, Мерлин бы остановил миг, даруя королевскому мальчишке еще немного времени на детство, на необдуманность, не горячность. На собственную жизнь. Но Мерлин не может. Он скользит тонкими пальцами по запотевшему стеклу и думает. Одна судьба на двоих. Пусть время течет так, как ему предначертано. Пусть так. Если так, то он постарается перетянуть на свои плечи большую часть назначенной им судьбой ноши. И пусть Артур вдыхает полной грудью столько, сколько сможет. Мерлин водит тонкими пальцами по запотевшему стеклу. И не знает, не подозревает, что на другом конце замка Артур делит с ним одни и те же думы.

Подарки

Подарки.

- Гаюс. При всем уважении. Я повелеваю, без лишних вопросов, передай это Мерлину.
Старый лекарь смиренно кивает, склоняя голову в почтенном поклоне. Смотрит на то, как за Артуром закрывается дверь. И кладет сверток, завернутый в подарочную бумагу, к другому, от Мерлина. Ночью поспать вряд ли удастся. Два молодых человека. Два молодых человека давеча, заглядывая в глаза, с немой надеждой и тщательно скрываемым смущением, просят передать подарок. Мерлин - Артуру. Артур - Мерлину. На утро от далеко не старческих ухищрений будет ломить поясницу. А ведь еще и свой собственный подарок надо незаметно передать Утеру. Лекарю остается лишь надеяться, что когда-нибудь этим двое научатся самостоятельно справляться с праздниками и всеми вытекающими. А пока… Пока остается лишь с опаской ждать новогодней ночи.

@темы: Чтиво, Мужская дружба? Не, не слышала, Merlin, PG

---

12.01.2010 в 08:42

Пишет  Air Shark:

Артур, Мерлин, рыцари.
Зарисовка.

Развилка

Развилка.

Высшая степень несправедливости. После всего, через что прошли вдвоем, он посмел оставить его в замке. «Мерлин, на войне тебе делать нечего». Как же. Нечего. Конечно, его дело выправлять доспехи, подавать мечи и набивать синяки о седло на охоте. А спасать жизнь королевской заднице – это так, хобби.
Мерлин раздраженно седлал лошадь, продолжая хмуриться. Артур и рыцари выехали десять минут назад. Когда он закончит сборы, те как раз отъедут на достаточное расстояние, чтобы не замечать одинокого путника позади, и еле заметными очертаниями фигур будут указывать ему путь.

Артур ехал впереди, стараясь игнорировать смех рыцарей позади. Шутки шутками, но пора и о предстоящем сражении подумать. Перед мысленным взором вырисовывались поле битвы и возможные тактики противника. Он невидящим взором смотрел вперед, все еще находящийся в плену собственных размышлений, когда с ним поравнялся один из рыцарей:
- Артур. За нами слежка.
Принц осадил лошадь и, развернувшись, вгляделся в темную точку на горизонте.

Дождавшись замыкающего, что заметал следы еловой веткой, они спешились и вошли в лес, пешком возвращаясь обратно, к развилке. Коней, стреножив и привязав к стволам деревьев, оставили поодаль, дабы те ржанием не выдали засаду. Рыцари присели, раздвигая руками ветви и вглядываясь в проступающую меж них дорогу. Сквозь напряженную тишину донесся стук копыт, и вскоре на тропе показались тощая кобыла и столь же тощий наездник.

Мерлин вертел головой, напряженно вглядываясь в горизонт. Перед ним простирались две дороги, расходившиеся извилистыми лентами в разны стороны, но ни там, ни там никого не было видно. И никаких следов на пыльной дороге. Словно десяток с лишним людей под землю канули. Что ж за чертовщина?.. Мерлин раздраженно чертыхнувшись, выудил из дорожной сумки карту и стал вглядываться в паутину дорог. С полминуты он упрямо созерцал тарабарщину окрестностей, после чего развернул карту на девяносто градусов и все с тем же маниакальном упорством стал вглядываться в нити дорог. И пришел к выводу, что карты созданы специально для того, чтобы сбить путника с пути.

Артур обернулся и гневно шикнул на рыцарей, призывая тех к тишине. Несчастные отчаянно давились смехом, наблюдая за слугой принца. Артур и сам с трудом подавлял улыбку, хотя, пожалуй, стоило заслуженно гневаться на идиота за неповиновение, но зрелище сражающегося с картой Мелина сбивали с серьезного настроя. И когда он уже было занес руку, чтобы дать отмашку рыцарям выйти из засады…

Мерлин потер рукой лоб и, что-то решив для себя, завертел головой, выглядывая, нет ли кого поблизости. Вздохнув, он снова глянул на развилку и, устало прикрыв веки, произнес заклинание. Через мгновение в воздухе перед магом завис небольшой светящийся шар, замер и вскоре полетел над одной из дорог, указывая направление. Мерлин моргнул, и магия развеялась. Недолго думая, он пришпорил коня и, свернув налево, поскакал вперед, нагоняя королевский эскорт.

В засаде царило гробовое молчание. Рыцари неуверенно переглядывались, словно спрашивая у соседа подтверждение увиденного. Лопоухий, тощий и непутевый слуга Артура на самом деле..? И, получая все такой же молчаливый ответ, все больше взглядов обращались к напряженной спине принца.
Артур пошевелил лопатками, пытаясь стряхнуть вполне ощутимый зуд меж них. Из ступора его вывел треск сломленной его же пальцами тонкой ветви. Обернувшись, принц окинул растерянных рыцарей взглядом.
- Это не шпион. Это - идиот.
Рыцари кивнули, раздались нервные смешки.
- И никто ничего не видел.
Рыцари переглянулись и снова неуверенно кивнули.
- Отлично. Тогда по коням и нагоняем придурка, пока тот в одиночку не въехал в соседнее королевство.
Тишину не нарушали. Каждый думал в одиночку, но думы были общими на всех. О том, что Артур не такой, как его отец, что его суждения идут врознь с политикой Камелота, что с его правлением придет пора изменений и переосмысления устоявшегося. И никогда прежде столько дум не обращались к Мерлину одновременно. Но все они сводились к одному. Пусть непутевый. Пусть немного идиот, пусть маг… Но не предатель. Почему-то вера в это укоренилась в сердцах каждого. Просто потому, что парня уже знали все. Как знали и его преданность Артуру. И эта вера в эалдорского парнишку и в его дружбу с Артуром оказалась, на удивление, сильнее, чем вера в правильность суждений Короля. И неуверенно, с опаской, молча и с оглядкой на Утера они снова, в очередной раз, вглядывались в магию, давая ей новую оценку. Испуганно, но не в силах противостоять любопытству, признавая ее право на жизнь.

Мерлин осадил коня и резко обернулся на звук стука копыт нагоняющих его всадников. Заметив Артура и остальных всадников Камелота, парень облегченно выдохнул, чтобы вскоре побледнеть. А что, если видели? Что если…
- Далеко собрался? - Артур прищурился, вглядываясь в лицо слуги.
- Прогуляться?
- Ну… - обернувшись на всадников, принц усмехнулся. – Мы так и подумали.

@темы: Чтиво, Merlin, G

---

Кусочек упоротости из драббло-войн по "Мерлину"

- Сир? - Мерлин чуть наклонился с кувшином, чтобы наполнить его бокал.

- Поцелуй меня.

Мерлин решил, что он ослышался.

- Сир?

- Поцелуй меня, черт бы тебя побрал!

В этот раз его услышал не только Мерлин, но и вся зала. Музыка и разговоры разом смолкли, и в этой тишине внезапно раздался счастливый голос папаши Утера:

- Вот! Гаюс! Что я говорил? Подсыпь ему в бокал зелья правды, все скажет как миленький! Вот она - правда! А ты мне все впаривал "Артур и Гвен - морковка и хрен, вместе навеки"! А сынка-то весь в отца.

Он поднял бокал, словно делая тост, и залпом осушил его. Гаюс вздохнул и поднял руки, показывая, что берет свои слова назад. Гости уже пришли в себя и вновь принялись болтать ни о чем. Музыканты затянули заунывные любовные романсы. Утер оглянулся вокруг, улыбнулся и сказал одними губами лекарю:

- Ты проиграл пари. Жду тебя сегодня вечером у себя в покоях

@темы: Чтиво, Мужская дружба? Не, не слышала, Merlin, PG

---

Новый ПЧ!

Бонжур, Mary_Noel! Рада видеть в своей скромной обители
настоящего моцартофана ^_^

@темы: ПЧ

---

Нарыла список кинков, решила выложить свои.

Осторожно, рейтинг (кинки же)

- Аристократизм - сам кинк мне безумно нравится, но не видела ещё достойно написанного фанфика на эту тему. Все, что я читала, обычно жутко заштампованные

- Безумие - о да, вот это просто король кинков, из всех я бы поставила его на первое место

- Бисексуальность - очень и очень люблю этот кинк. Все главные герои моих слэшных фанфиков являются бисексуалами, потому что по канону они все натуралы и мне не интересно в фанфиках полностью отбрасывать их связи с девушками. Собственно, и в обратном случае то же самое - я потому и слэшер, что мне не интересно смотреть на полностью гетеросексуальных персонажей

- Близость - кинк, причём, близость не только физическая, но и духовная

- Борода или щетина - всегда было сквиком, после Флорана Мота стало кинком =)

- Быть выставленным напоказ - кинкует, но только в виде добровольной эротической игры. То есть варианты "оказаться голым у всех на виду" сразу отметаются

- "Ботаники" и неудачники - кинкает только если этот образ не комический (как в ТБВ), а нейтральный или драматический (как в ПОИ)

- Виртуальная реальность - кинкает секс по телефону или по интернету, но, к сожалению, на эту тему очень и очень сложно написать что-то действительно "торкающее"

- Девственные и неопытные партнёры - да, но с оговоркой - без показухи. Если и есть страхи, то внутренние, а внешне выражающиеся в малозаметных мелочах. То есть, безо всякого "у меня это в первый раз, будь нежнее". Особенно торкает, когда герои (либо один из них) раньше имели секс только с девушками и считали себя натуралами

- Дыхание - определённо да! Кинкает всё, что связано с дыханием. За исключением, конечно, штампов

- Дружба - да! Особенно торкает абсолютно асексуальная дружба между мужчиной и женщиной, без каких-либо намёков. И ещё люблю, когда в открытом слэше у одного из героев есть лучший друг мужского пола, с которым нет ни намёка на слэш. И когда такая дружба подробно раскрыта

- Запах как элемент секса - но только в жизни

- Красота - безумно люблю эту тему, когда на ней подробно акцентируют внимание и рассматривают со всех сторон. Собственно, поэтому я так люблю "Портрет Дориана Грея", это просто рай для моего кинка!

- Любимый враг

- Макияж и маникюр у мужчин - уточнение - процесс нанесения макияжа мужчине. Особенно если это делает другой мужчина

- Мокрая одежда, облепляющая тело - только в фильмах. И не обязательно только одежда - мокрые волосы, лицо - всё сюда же.

- Мазохизм - только эмоциональный.

- Массаж - один из главных кинков

- Музыка - после "Яда" стала моим кинком

- Нереализованное сексуальное напряжение - UST - ещё один мой главный кинк. Особенно с позиции "я не гей".

- Голос - люблю этот кинк, но хорошо его раскрывают только в фандоме "Шерлока" по отношению к Мориарти, что не удивительно =)

- Мастурбация - как часть юста. Идеально в сочетании с тем же классическим "я не гей".

- Мытьё - только в фандоме "Мерлина"

- Одержимость - другим человеком. Один из главных кинков

- Обстоятельства вынуждают героев быть связанными друг с другом - одна из классических штамповых схем, считающаяся дурным вкусом (ибо у героев в таком случае просто нет других альтернатив), но я всё равно её люблю

- Оральный секс - да, в любом виде, даже самом детальном и графичном. Но лучше когда описывается с позиции того, кому делают

- Оральная фиксация - ещё один главный кинк и в фанфиках, и в фильмах, и в жизни.

- Определённая эпоха, исторический период - очень люблю тему геев в истории

- Прелюдия в сексе - зачастую интереснее самого секса

- Прикосновения - да, особенно как элемент юста

- Переодевание в одежду другого пола - кроссдрессинг - ещё один из главных кинков

- Римминг - но только с позиции того, кому делают

- Руки - но только в кино. Описание красивых рук не так торкает, как их созерцание

- Соблазнение

- Сон и постель - в юсте, когда персонажи вынуждены делить одну кровать на двоих

- Свидетельства и знаки страсти

- Тёмные эмоции

- Тереться о кого-то или что-то - особенно через одежду

- Тройнички

- Ум - и в фиках, и в фильмах, и в жизни

- Унижение - только эротическое

- Физические реакции - которые противоречат мантре "я не гей"

- Хорошие парни

- Части тела - как фетиш

- Чувствительные местечки - тоже как фетиш

- Эротические сны, оргазм во сне

@темы: Мужская дружба? Не, не слышала, NC-17, Флэшмоб

---

16.12.2010 в 15:34

Пишет  Апрельская Верба:

Драббл "Чай миссис Хадсон", юмор, ядерный флафф, ООС, PG, Джон/Шерлок.


Солнце разбрасывало по льду осколки собственных лучей. Мороз был таким, что казалось, что должен замерзать и солнечный свет. Яркость голубого неба с яркостью золотистого солнца совместно слепили до рези в глазах. После недавней дождливой оттепели Лондон оделся в ледяную корку, скользкий наст не успевали скалывать, посыпать, больницы переполнялись неудачниками, сломавшими руку или ногу - это в лучшем случае. Джон оказался не таким уж неудачником, однако сильное растяжение ходить не особо позволяло, ещё и нога болела постоянно, а потому он сидел дома в кресле, укрывшись до груди пледом и тянул обжигающе-горячий чай на травах, которым поделилась добрая душа миссис Хадсон. Чай пах мятой и ещё чем-то знакомым - Джон никак не мог разобрать.
Шерлок ворвался на порог гостиной, стягивая с рук перчатки.
- Ты умудрился заработать растяжение совершенно не во время, - вместо приветствия заявил он. - Мне так нужна твоя помощь.
- Справишься.
- Меня не пустят в Скотланд - Ярд с черепом, - Шерлок немного раскраснелся от мороза, разносил по гостиной ледяное дыхание лондонского января.
- Пронеси в ручной клади.
- Я не ношу сумок - они мешают, - Шерлок уже улыбался, не скрывая этого.
- Сочувствую, - по-прежнему спокойно отозвался Джон и блаженно прикрыл глаза. - Кажется, у чая седативный эффект.
- Если заваривала миссис Хадсон, то поставь чашку, рискуешь отрубиться с минуты на минуту.
- Что за ер, - Джон сладко зевнул, - что за ерунда?
Кресло покачивалось. Хотя кресло не могло покачиваться. Возможно это просто ло-одка. Солнце светит в окно, слепит глаза, тихо шумит прибо-о... или это голос Шерлока?
Шерлок в два шага преодолел расстояние до кресла и поймал выпадающую из ладоней Джона чашку с остатками кипятка до того, как они выплеснулись ему на колени.
- Что за?! - Джон резко выпрямился в кресле, сонно моргая.
- Всё в порядке, - Шерлок понюхал настой, поморщился и поставил его на журнальный столик.
- А-а, - Джон чуть пьяно улыбнулся и опять прикрыл глаза.
- Если что, я всё равно с тобой порассуждаю.
- А?
- Череп даёт не намного больше обратной связи.
- А... валяй...
Шерлок, уже снявший пальто и шарф, присел на подлокотник кресла Джона, принявшись о чём-то говорить. Джон силился разобраться, но получалось не особенно хорошо. На всякий случай он пытался что-то сонно отвечать - "ага" или " а-а-а", или "я бы не догадался".
Шерлок соглашался, подчёркивая, что для того, чтобы догадаться, нужно думать.
За окном сверкал в лучах заходящего солнца ледяной Лондон.

@темы: Чтиво, Sherlock, PG

---

15.12.2010 в 03:57

Пишет  November_Charlie:

Секретный дневник ШХ. PG-13
Название: Секретный дневник ШХ (по 1й серии)
Автор: [L]tokyo_number_13[/L]
Пейринг: пре-слэш Джон Уотсон/Шерлок Холмс
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: хумор
Дисклеймер: Керосин, дилитиум и права по-прежнему не наши. Наши - только цепи пролетариата.
Примечание автора: Галактего в опасности! ГДЕ "Секретные дневники" по мотивам нетленки Кассандры Клер? Без этого штриха ни один фандом не может считать себя состоявшимся. Иду на вы, короче. Хых.

Секретный дневник ШХ 2010 ББС, по мотивам "Дела в розовом свете".

Секретный дневник ШХ.

День Х
Все идиоты, один я - смертельно опасная няшечка с зонтом … МАЙКРОФТ, пиши в своем дневнике!

День 1.
Высек труп, пил кофе, отвечал на письма… Скучно… Начал дергаться левый глаз. Стремительно нашел себе соседа по квартире. Дернул на него глазом. Завтра идем смотреть жилое помещение.
Преступников поймано: 0.
Телефонов найдено: 1.
Гениальность: + 80 Ай да я!

День 2.
Говорил с черепом. Говорил с Джоном. С Джоном говорить интереснее - он шевелится. Череп тоже шевелится, но только если его подкинуть. Что будет делать Джон, если его подкинуть? Заинтересован.
Преступников поймано: по-прежнему 0.
Мне скучно?

День 3.
ПОЧЕМУ миссис Хадсон кормит Джона?!
Преступников поймано: 0.
Сексуальная жизнь: 0.

День 4.
Стремительно понял, что будет делать Джон, если его подкинуть!!!! Купил новый хлыст, презервативы и смазку. Ай да я!
Гениальность: + стописяттыщ!
Сексуальная жизнь: налаживается!

День 4.
Лестрейд приехал за мной на полицейской машине. С мигалками! Вся улица видела! Все камеры слежения! ВСЕ ВСЕ ВСЕ видели! Спросил Джона, хочет ли он посмотреть со мной на свежий труп. Джон сказал: "О, да, Господи".
Сексуальная жизнь: стремительно налаживается.

Позже.
Искал у Джона либидо, нашел чувство юмора (он единственный человек, кроме Майкрофта… но Майкрофт не человек… который смеется над моими шутками). Ай да я, ай да единственный в мире консультирующий детектив! Такого вам в Скотлэнд Ярде не покажут!
P.S. Андерсен так туп, что не может отличить немецкий язык от недописанного предсмертного послания жертвы серийного убийцы. Это так скууууучно!

День 5.
РОЗОВЫЙ!
Кроме того, Джон оч. тупой. Но милый. Оставлю его себе… кажется, зловещий Майкрофт немного похитил Джона…
UPD: Уже вернул.

День 6.
Лестрейд хотел найти наркотики, но не успел, потому что я их все стремительно съел! Ай да я! Но теперь люди вокруг слишком громко думают.
Гениальность: … много… цифры кончились.

День …. Не помню… Это день?
Трупы, трупы, трупы…никотиновые пластыри… Много думал! А кто это здесь все время приходит и уходит? Оч. подозрительно.

Следующий день
Это Джон. Он тут живет. Внезапно.

Позже.
Моя рубашка завоюет весь мир. Или мое пальто. Возможно, они объединятся.
P.S. Заинтересован в дохлой сове.
P.S.S. Сексуальная жизнь: немного тормозится о тупость Джона. Нужно будет намекнуть, что может сделать с дохлой совой настоящий английский джентельмен.

День непонятно какой.
Убийцей оказался таксист, а не садовник, как предположил Джон. Говорю же, оч. тупой, но оч. милый. Пытался за мной ухаживать в своей манере: Ах, Шерлок, это не то, что ты подумал! Ах, Шерлок, я совсем не это хотел сказать! Ах, Шерлок, а вот руку можешь оставить.
Но глазные яблоки из микроволновки все равно заставил выбросить.
Сексуальная жизнь: да какая может быть жизнь без глазных яблок в микроволновке?!

День следующий после непонятно какого дня.
Джон показал себя с неожиданной стороны (нет, увы, не с той, куда применять хлыст, смазку и презервативы). В категоричной форме заявил, что запрещает мне брать … зачеркнуто… у незнакомых дяденек в заброшенных помещениях пилюльки из неподписанных бутылочек, потому что тогда я рано или поздно почувствую головокружение. Таксиста увезли в морг (явный труп). Категоричный Джон очень убедителен.

Позже.
Даже в оранжевом одеяле я - неотразимая няшечка.

Чуть-чуть позже.
Приехал зловещий Майкрофт, хотел нанести урон моей гениальности. РАЗУПЛОТНИСЬ, жывотное! Джон назвал меня "великим сыщиком" и сказал, что даст пострелять из своего пистолета, если я научу его трюку с дохлой совой. Ай да я! То ли еще будет, когда Джон найдет голову в холодильнике!!!

fin.

@темы: Чтиво, Sherlock, Джонлок, Мужская дружба? Не, не слышала, PG-13

---

Инцест в любом виде для меня огромный сквикище, но я не могу устоять перед талантом автора, написано так здорово и вкусно, что все сквики отходят на задний план

Кинк-фест, заявка: Джон / Гарриет - эпизоды из прошлого.

Разница в возрасте минимальная, 1-2 года (Джон старше).

Юношеские эксперименты - ночные вылазки, сигареты и спиртное тайком от родителей, исследование собственной сексуальности - поцелуи, взаимный петтинг, возможно оральный секс, но ничего более серьезного. Отношения на грани между "ха-ха, мы не делаем ничего особенного" и вызовом друг друга на слабо.

Бонус - Джон бьет морду излишне назойливым ухажерам сестры, Гарри дает брату дельные советы о том, как произвести впечатление на девушек. Короче, семейные ценности Уотсонов.

R, романс

Размер: +/- 1400 слов

= = =

В четырнадцать лет жизнь ужасна. У тебя нет собственных денег, нет никакой свободы, хотя ты вроде как живешь в свободной стране, нет вообще ничего - только обязанности по дому, подружки, с которыми не о чем поговорить, домой ровно в девять, не позже, - и книжки.

Учебники и медицинские справочники в их семье читает Джон, примерный сын, надежда и гордость родителей - а Гарриет-тридцать-три-несчастья давно распрощалась с мыслью, что родители когда-нибудь будут ею довольны, и взахлеб глотает «Мориса», «Орландо», и «Аду», ходит целыми днями, будто надышавшись сладкого дыма, и в мыслях у нее сплошь акварель и переплетенные руки, томление и вздохи. Она прячет запретные книжки под матрас, но однажды все-таки забывает одну на столе в кухне и застает Джона, когда он перелистывает томик с античным юношей на обложке. Мучительно покраснев, Гарри отнимает книжку, кричит на брата и ждет скандала от родителей. Но судя по тому, что скандала так и нет, Джон ничего им не рассказывает.

Поэтому Гарри тоже ничего не говорит, когда видит его с сигаретой.

В жизни, конечно, все совсем не так, как в книжках – в лучшем случае скучно, в худшем мучительно нелепо и мерзко. Майлз приглашает ее в кино и пытается залезть ей в джинсы через пять минут после того, как в зале гаснет свет. А Крис на свидании обслюнявил ее так, что ей захотелось прополоскать рот и вытереть лицо, и вообще оказаться на другой планете.

Гарри с досадой думает, что пожалуй самым приятным поцелуем в ее жизни был тот, который она получила от Сибил – девушки Джона, когда он приглашал ее домой, чтобы познакомить с родителями. Поцелуй на прощание, прохладный и пахнущий вербеной, чуть более долгий, чем она ожидала.

У Сибил волнистые каштановые волосы, светлые серые глаза и нежный рот, и она, оказывается, тоже читала «Орландо». Гарри думает о ней, раскачиваясь на дереве вниз головой, так что ее собственные длинные соломенные волосы метут туда-сюда.

- Гарриет Уотсон, немедленно слезай! – кричит мать в кухонное окно. - Тебе уже не восемь лет! Воспитанные девушки так себя не ведут!

- Меня зовут Гарри! – кричит она в ответ.

Мать хлопает рамой так, что звенят стекла.

- На что спорим, она проклинает тот день, когда тебе купили первую книжку Энид Блайтон, - смеется Джон.

Вечером, когда Гарри сидит за кухонным столом с очередной книжкой, Джон выходит из душа, – чистая старая рубашка, влажные волосы, запах нового одеколона.

- Свидание? – интересуется Гарри.

- Угу.

- Ты вот в этом собрался идти?

- Забыл спросить совета у одной малявки.

- Нет, если ты хочешь невербально сообщить ей «Я ботаник, девственник и канадский лесоруб», то конечно...

Джон притворно хмурит брови, но все-таки поднимается в свою комнату и через некоторое время спускается в футболке и затертых светлых джинсах. Гарри показывает ему большой палец.

Джон возвращается домой после одиннадцати (ему это позволено уже два года как, а Гарри только ждет своего часа). Она не спит, поджидая его, терзаемая непонятными ей самой чувствами – любопытством, завистью, ревностью? Джон улыбается, смотрит как будто сквозь нее и дышит глубже, чем обычно.

- Ну как? – спрашивает она, когда он присаживается на край ее кровати.

- Отлично.

- Вы целовались?

- Мм-хмм, - Джон откидывается на спину и закладывает руки за голову.

Гарри наклоняется над ним, трогает его волосы – недостаточно длинные, чтобы накрутить на палец. От Джона веет теплом, соблазном, ей кажется, будто она чувствует запах Сибил, вокруг витает ощущение какого-то волшебства, взрослых тайн, неодолимо притягательных.

Гарри наклоняется все ниже и ниже, и Джон, который мысленно еще на свидании, не спрашивает, что она делает. Они долго смотрят друг на друга, Джон улыбается ей мечтательно и нежно, и она видит золотые искры в его глазах.

И когда она целует его, то лишь затем, чтобы выяснить, в самом ли деле ей удастся уловить вкус Сибил на его губах - она хочет ощутить запах вербены, но чувствует только Джона: новый одеколон, сигаретный дым, мятная жвачка. Поцелуй все длится и длится, Джон слегка дотрагивается до ее губ языком, бережно кладет ладонь ей на затылок.

- Ого, - шепотом говорит он, когда они наконец отрываются друг от друга. – Гарри, где ты так научилась?

Он улыбается, не сводя с нее глаз, и Гарри в ответ смеется, польщено краснеет и не признается, что это на самом деле ее первый серьезный поцелуй.

Гарри снова сидит на ветке дерева во дворе и болтает ногами.

- John and Sybil sitting in a tree… - шепотом напевает она, - key, ai, es, es, ai, en, gee…

Она повторяет детскую считалку снова и снова на разные лады, меняя имена – Джон и Сибил, Сибил и Гарри, Джон и Гарри… Руки у Джона сильные и ласковые, совсем непохожи на дрожащие потные ладони других парней, и он не задает неуверенным голосом идиотских вопросов, не спрашивает, можно или нет, - он просто никогда не делает того, что неприятно. Вчера вечером они снова целовались в ванной, бесконечно медленно, как будто у них было все время на свете, и Джон гладил ее по рукам и по спине, слегка тянул за волосы и целовал в шею – но когда она прижалась к нему слишком тесно и замерла от неожиданности, ощутив твердость его члена через одежду, он отстранил ее, сказал что-то шутливое, хотя глаза были серьезными, и выставил за дверь…

Этим утром Гарри обрызгала воротник своей рубашки одеколоном брата. Сидя на дереве, она поворачивает голову к плечу, делает глубокий вдох и закрывает глаза.

Три дня спустя она случайно встречается с Сибил у библиотеки, и та вдруг улыбается ей, они о чем-то болтают, а потом Сибил предлагает зайти в кафе. Гарри не помнит себя от счастья, но по дороге к ним неожиданно присоединяется Майлз. Сначала Гарри не может понять, что ему от них нужно, но когда он начинает хватать Сибил за руку и орать на нее, до Гарри доходит. Звонкая радость лопается, как мыльный пузырь, ярость застилает ей глаза и мешает дышать.

- Оставь ее в покое, придурок! – кричит она так, что голос срывается, в ответ Майлз обзывает их грязными лесбиянками, и в этот момент появляется Джон.

- Повтори, урод, что ты сказал моей сестре?!

Гарри вдруг понимает, что держит Сибил за руку, наполовину загораживая собой, понимает, что никогда еще не видела у своего брата таких бешеных глаз, голова кружится от азарта и ярости, и ей хочется поцеловать Джона прямо здесь и сейчас, - хочется быть рядом с ним – быть такой же, как он - и когда кулак Джона врезается в подбородок Майлза, Гарри испытывает что-то до странности похожее на оргазм.

Родители уезжают на уикэнд к старшим родственникам, строго велев им вести себя прилично - никаких вечеринок, никаких скандалов с соседями, и Джон, проследи за тем, чтобы Гарриет в десять часов легла спать. Они примерно кивают, стоя на крыльце, но приличное поведение, разумеется, заканчивается, как только машина родителей скрывается за поворотом. Джон пропадает где-то целый вечер, возвращается почти в час ночи и застает Гарри на диване перед телевизором – она напивается приторно-сладким ликером, который нашла в баре, и с вялым интересом смотрит ночной канал. На экране накрашенная блондинка раздевается в ванной под тягучую музыку.

Джон садится рядом, Гарри кладет ноги ему на колени и передает ему бутылку.

Джон отхлебывает из горлышка и ставит бутылку под ноги, минуты текут одна за другой, девица на экране бесконечно оглаживает себя ладонями, зачерпывает горсти мыльной пены, теребит свои соски, и Гарри чувствует, что ей становится трудно дышать. Джон рассеянно гладит ее лодыжку, потом колено, его пальцы неожиданно горячие, он смотрит не на нее, а на экран, синеватый блик выхватывает из темноты его скулу и ресницы, а пальцы скользят все выше и выше, забираются под мятую зеленую юбку, осторожно дотрагиваются до хлопковых трусиков, и Гарри отводит колено в сторону – она тоже не сводит глаз с экранной девицы, которая поворачивается боком и призывно изгибается, тоже не смотрит на Джона, когда протягивает руку, наощупь расстегивает пуговицу на джинсах брата и тянет вниз язычок молнии и запускает руку внутрь.

Кто-то из них нечаянно придавливает пульт от телевизора, экран гаснет, и в темноте они наконец обрачиваются друг к другу.

Джон стаскивает с нее рубашку, Гарри обвивает руками его шею, тянет его к себе, и они целуются, как сумасшедшие, потом Джон отодвигает ее на расстояние вытянутых рук - ш-шш, Гарри, нет-нет-нет, подожди – и облизывает пальцы, и при виде этого у Гарри внутри что-то сладко обрывается в первый раз, а во второй – когда эти пальцы оказываются внутри нее.

Она едва дышит, прислушиваясь к ощущениям, каждая клеточка в ее теле горит и шепчет, каждое движение отзывается звоном, и, закрыв глаза, она представляет себе брата и его девушку - загорелые руки и светлые волосы Джона, молочную кожу и темные кудри Сибил, - а потом ее словно обдает искрящейся шипучей волной, верх и низ меняются местами, это гораздо ярче и сильнее всего, что она испытывала раньше - она даже не успевает вскрикнуть, только ошеломленно хватает воздух ртом и выдыхает чужое имя:

- Сибил…

Джон смеется, вжимаясь лбом в ее голое горячее плечо.

- Девчонки… - говорит он. - Как у вас все сложно...

- Я тебя тоже люблю, - слабо улыбается она и ерошит ему волосы

@темы: Чтиво, Sherlock, Гет, бессмысленный и беспощадный, R

---

Вот, вроде бы, ничего особенного нет в этом фанфике, в громадном шерлокофандоме написаны миллионы подобных работ с самокопаниями тех или иных персонажей (разной степени слащавости), причём большинство из них слэшные. Но чем мне нравится этот: он слэшный и слащавый, но слэша в нём не больше чем в каноне. То есть, если бы этот драббл появился в качестве, не знаю, отрывка из Моффисовской книги о Шерлоке, неслэшеры бы спокойно его приняли, а слэшеры бы визжали от восторга. За это мне фик и нравится.

08.12.2010 в 23:48

Пишет  Ллиска:

Название: Один единственный ответ
Автор: Ллиска
Фандом: Sherlock BBC
Пейринг:Джон/Шерлок
Рейтинг: G
Размер: драббл
Отказ: все сэру Артуру и BBC, мне только фап на героев))
От автора: автору упорно хочется романтики...
писалось на драббломоб по Джиму, но вместо него написался Джон)

Джон бы не знал, что с этим делать, если бы с ним когда-то не происходило нечто подобное. Такое похожее, такое забытое чувство...
Когда-то давно, еще до трости и кошмаров по ночам.
Можно сказать, в другой жизни.
Имя стерлось из памяти, то ли по какой то прихоти сознания, то ли из-за инстинкта самосохранения. Остались только неясные воспоминания о выходных, которые так приятно разделить на двоих, счастливом смехе, о нежности и боли, и о неизбежном расставании.
А потом он уехал из Лондона, чтобы снова вернуться совершенно другим человеком.
Джон любил Лондон всегда, с первого мгновения, как осознал себя его частью, и не смог бы жить нигде больше. Но, когда он вернулся с войны, даже любимый город потерял свои краски. Все стало...другим. Вроде бы, ничего особо не изменилось, но родные прежде улицы стали просто нагромождением автомобильных дорог и каменных коробок. Небо, и то выцвело, словно смог втянул в себя весь синий цвет.
Ему уже так надоело, что сэндвичи по вкусу напоминают картон, а телефон звонит лишь тогда, когда он сам нажимает на клавиши... Надоело до такой степени, что однажды он задумался, а что, если...
И в этот момент он встретил его.
Интерес, который вызвал в нем этот человек, нельзя было объяснить с помощью логики. Доверие, которое он почувствовал к незнакомцу с первых же небрежно брошенных им фраз, и вовсе не поддавалось никакому объяснению.
Все рядом с ним становилось ярким и многогранным; нет, он сам словно раскрашивал все вокруг одним только своим присутствием.
Джону впервые за много лет не хотелось искать объяснений.
Он больше не хотел сидеть на кровати, рассматривая пистолет, будто тот был ответом на все вопросы.
В кои-то веки Джон обогнал своего соседа, сделав вывод первым.
Он вспомнил.
И когда Мориарти захлопнул за собой дверь, оставив их с Шерлоком, растерянных, но невредимых, у бассейна, Джон уже знал, что он будет делать с этим воспоминанием.
Он только что видел в глазах Шерлока ответ.
Все остальное было уже неважно.

@темы: Чтиво, Sherlock, Джонлок, G

---

08.12.2010 в 14:29

Пишет  darkflame:

Название: 20 вопросов
Автор: rainbowwizard1
Переводчик: darkflame
Бета: lulotta
Рейтинг: G
Жанр: юмор
Персонажи: Шерлок, Майкрофт, Джон, Лестрейд
Дисклеймер: всё принадлежит, тому, кому принадлежит)
Примечание переводчика: правила игры в 20 вопросов очень просты: один игрок задаёт 20 вопросов, а второй может отвечать только "да" или "нет". Надо догадаться, что загадали) В самой распространённой версии игры перед тем, как отвечать на вопросы загадавший говорит, к какой теме относится ответ, к животным, минералам или растениям)
запрос на разрешение отправлен

- Двадцать вопросов? – предложил Шерлок Майкрофту во время полёта.

Майкрофт кивнул:
- Ты первый.

Шерлок на мгновение задумывается.
- Животное. Начинай.

- Сэр Исаак Ньютон.

- Естественно, - сказал Шерлок. - Твоя очередь.

- Растение, - через секунду сказал Майкрофт.

Шерлок закатил глаза.
- Пирог с мясом и почками - это не растение, Майкрофт!

- Ну, так и Ньютон не животное, если говорить точно.

- Ладно, - произнес Шерлок после недолгого раздумья. – Минерал.

- Шерлок, что, правда, мышьяк?

- Что такого, я с ним экспериментировал на прошлой неделе.

Майкрофт вздохнул.
- Сколько раз я тебе говорил быть осторожней с экспериментами?

- Майкрофт, я соблюдал все предосторожности. Ты слишком волнуешься. Выбери что-нибудь.

- Хорошо. Животное.

- Почему ты всегда выбираешь Джеймса Бонда?

Внезапно Джон и Лестрейд отвлеклись от просмотра документов и уставились на Шерлока и Майкрофта.

- Вы серьёзно играете в 20 вопросов? - спросил Грег.

- Да, - заявил Шерлок. - Мне скучно!

- Шерлок, по правилам ты, вообще-то, должен задавать вопросы, - напомнил Джон.

- А смысл? Мы и так знаем, что выберет другой, - сказал Майкрофт.

Джон и Лестрейд обменялись несчастными взглядами и покачали головами.

- Вы и детьми такими же были? - спросил Грег.

- Я значительно моложе Майкрофта, так что мне потребовалось несколько лет на усвоение всех тонкостей, - сказал Шерлок.

Джон с Лестрейдом поглядели на Майкрофта, ожидая ответа.

- И? - спросил Джон.

- Да, ему было около четырёх или пяти лет, когда он впервые смог угадать все ответы, не задавая вопросов, - голос Майкрофта звучал почти гордо.

- О, прошу прощения, вы тоже хотите играть? - спросил Шерлок.

- Нет! – одновременно воскликнули Джон с Лестрейдом.

- Как хотите, - сказал Майкрофт и снова повернулся к Шерлоку.

- Минерал.

- Мамина ваза - это не минерал!

- И не животное, и не растение, Майкрофт.

Ни один из них не заметил, как Джон и Грег заключили пари на то, как долго продлится игра.

@темы: Чтиво, Sherlock, G

---

06.12.2010 в 17:09

Пишет  Mediva:

Название: Her hair, her hair.
Автор: Эгра.
Бета: нет.
Жанр: гет.
Рейтинг: PG.
Дисклеймер: Почти совсем не мое.
От автора: Асмея, теперь ты еще и мое вдохновение

Майкрофт Холмс любит театры и хорошо выглядеть, а так как выход в свет часто предполагает сочетание этих пристрастий и сегодня как раз один из этих «частых» случаев, он негромко напевает, поправляя бабочку перед зеркалом, и продолжает напевать про себя по дороге к дому своей новой ассистентки и по совместительству сегодняшней спутницы. На самом деле этот вечер – что угодно, только не действительно выход в свет; в первую очередь это проверка девушки – как она воспитана, как держит себя в обществе, разбирается ли в людях и искусстве, насколько наблюдательна и так далее, и тому подобное, потому что очень часто за самым совершенным резюме скрывается бездна непростительных недостатков. Майкрофту хватило пары ожогов на таких бумажно-идеальных людях, и теперь он не доверяет никому и ничему, кроме собственного мнения.
Входная дверь открывается почти одновременно с дверцей машины, и Майкрофт, пересекая тротуар, чувствует приятное волнение. Антея аккуратно поворачивает в замке ключ, прячет его в маленькую сумочку и спускается по ступенькам, двумя пальцами поддерживая юбку. Ее внешним видом Майкрофт доволен: под накидкой с коротким мехом – атласное черное платье без рукавов, в меру открытое, подол ниспадает к земле переливающимся каскадом, лаконично и со вкусом, беспроигрышный вариант при такой фигуре. Шею обвивает серебряная цепочка с подвеской тонкой работы, в ушах, полускрытые тщательно уложенными волосами, такие же серьги. Неяркий макияж и легкая доброжелательная улыбка завершают образ, и Майкрофту неожиданно приходится сделать над собой усилие, чтобы моргнуть, улыбнуться в ответ и галантно предложить ей руку. Вообще-то он сказал себе, что эта девушка – именно то, что ему нужно, как только она появилась в его кабинете неделю назад, пряча еле заметную снисходительную улыбку в уголках алых губ, удивительно изящно опускаясь в кресло напротив него, ни на градус не согнув прямую спину, принимая его требования с завораживающей вежливой внимательностью, чуть растягивая слова с еле заметной ленцой. И все-таки болезненно аккуратному Майкрофту не хватает последнего штриха, чтобы превращение отлично написанного полотна в гениальный шедевр полностью завершилось.
Пока они едут в торжественном молчании, на город обрушивается ливень. Черная машина беззвучно останавливается у театра, прижимаясь колесами к тротуару, чтобы пассажирам не пришлось прыгать через потоки, стремящиеся к решетке стока. Они вылезают из машины, и Майкрофту кажется, что сквозь шум дождя он слышит, как Антея тихонько смеется, осторожно наклоняя голову и ступая обутой в маленькую черную туфельку ногой на блестящий черный асфальт. Шофер быстро отгоняет машину, чтобы лишний раз не нервировать и без того постоянно взвинченных автолюбителей, и Антея грациозно ныряет под гостеприимный купол большого зонта. На ее волосах, которым, очевидно, как работникам почтовой службы, ни дождь, ни снег, ни мрак ночной не страшны, маленькими круглыми алмазиками сверкают в белых лучах фонарей капли дождя. В холле Антея, чуть замешкавшись перед огромным, во всю стену, зеркалом, мельком окидывает себя взглядом и встряхивает волосами. Алмазики искорками вспыхивают в воздухе и исчезают, не оставив даже крохотного пятнышка на атласе платья или красном бархате ковра, и Майкрофтом внезапно овладевает чувство потери. Лучи рампы и осветительных приборов, отражаясь от белого покрытия сцены, бросают отсветы на неподвижную Антею, и Майкрофт то и дело скашивает на нее глаза, надеясь, что хоть одна капелька еще раз сверкнет ему из гладких волн. Когда они выходят из театра, дождь все еще идет, и он якобы случайно, как будто запястье на секунду подвело, наклоняет зонт так, чтобы на волосы помощницы упало несколько капель. Она реагирует почти мгновенно, предупредительно поддерживая зонт за стержень, но секундной заминки хватает, чтобы всю дорогу до ее дома Майкрофт мог искренне радоваться, что внимание Антеи по обыкновению поглощено телефоном, и не отрывать глаз от нет-нет, да и пробегающего в темных волнах алмазного огонька.
- Благодарю за вечер, сэр, - говорит она, останавливаясь у крыльца.
Она не сделала ни одного резкого движения, и капли не успели испариться, поэтому Майкрофт только медленно кивает, но она не уходит, вопросительно глядя на него. Ждет моего одобрения, понимает Майкрофт, стряхивает оцепенение и говорит:
- Мне было приятно. Все прошло очень хорошо.
Антея опускает ресницы, наклоняет голову, поднимается по ступенькам и, перешагивая порог, резко встряхивает волосами.

Законы подлости действуют по всему миру, в любое время и на всех людей, начиная с живущих под мостом стариков и заканчивая министрами, которые отпускают главных помощников пораньше за десять минут до того, как взволнованно дребезжит телефон и заместитель помощника, заикаясь, сообщает, что звонил тот самый человек по тому самому вопросу, и он очень волновался, кажется, был очень напуган, и нет, сэр, он не хочет встречаться в министерстве, он хочет встречаться где-то в Челси, да, сэр, конечно, сэр, я записал, где, сэр. Заместитель помощника – славный малый, исполнительный, только слишком боится начальника, и Майкрофт, забирая из его дрожащей руки клочок бумаги с адресом и почти слыша, как парень мысленно умоляет шефа не убивать его сразу, жалеет, что клонирование людей пока запрещено: парочка лишних Антей ему совсем не помешала бы.
Майкрофт не звонит помощнице из какой-то мелочной вредности: он собирается нагрянуть собственной персоной, налететь, смутить, нарушить планы на вечер, выместить на ней свое неудовольствие, поэтому просто сверяется с системой слежения. Все складывается удачно: точка маячка в телефоне помощницы мигает в Челси. Майкрофт быстро запрашивает информацию по адресу, и Интернет услужливо сообщает, что сейчас Антея находится на территории спортивного клуба «Харбор», дружественного сети клубов Дэвида Ллойда учреждения, отличные теннисные корты, замечательное качество спа, членства у Ллойда недостаточно, требуется отдельное вступление.
Пока машина бесшумно несется по набережной Челси к Уотермидоу-Лэйн, изрядная доля раздражения Майкрофта улетучивается, потому что замечательное качество спа не дает ему покоя, и он никак не может отделаться от ощущения, что у его ассистентки, кроме жизни в постоянной готовности всячески подстраховывать начальника, оказывается, есть другая жизнь, в которую входят мягкие белые полотенца и расслабленные улыбки.
Машина плавно тормозит у вычурно-хайтекового здания. Подтянутый юноша, встречающий потенциальных клиентов белозубой улыбкой, сразу понимает, с кем имеет дело, предельно вежливо наклоняет голову в ответ на вопрос о мисс Смит и ведет Майкрофта по широкому светлому коридору, потом вниз по лестнице, к серому тяжелому занавесу, и почтительно отводит занавес в сторону.
Глазам Майкрофта открывается действительно чудесный корт, с синим покрытием и безупречно белыми, как рубашка-поло тут же испарившегося юноши, линиями. Кеды мягко шуршат по нему, игроки коротко вскрикивают, мяч сочно бьется в ракетку. Антея одета так, как будто это как минимум полуфинал Уимблдона: белая короткая юбочка, белая футболка, белые носочки, белый напульсник на тонком запястье. Каштановые волны гладко зачесаны от лба до макушки, вырываясь из захвата белой резинки великолепным хвостом. Волны мягко покачиваются, когда Антея, чуть наклонившись вперед, ожидает подачи, и задорно подпрыгивают, когда она резко бросается вправо или влево и легким, полным скрытой силы движением отбивает мяч. Ее противник ошибается, и мяч улетает высоко вверх; Антея задирает голову, торжествующе следя за желтым шариком, потом с силой отталкивается носками и взлетает над кортом, на секунду зависает в воздухе и мощным ударом гасит свечу. Противник еле уворачивается от мяча и немного нервно смеется, а у Майкрофта перед глазами стоит разлетевшийся веером хвост, медленно опадающий и продолжающий раскачиваться по инерции, когда хозяйка уже давно стоит на корте, насмешливо морща нос, и ждет, пока противник отдышится.
Антея замечает шефа, чуть ли не с открытым ртом пялящегося на нее, коротко машет рукой уже подкинувшему мяч противнику и идет к бортику, встает прямо напротив Майкрофта и смотрит как обычно – одновременно сосредоточенно и невозмутимо, быстро оглаживая хвост, укрощая взбунтовавшиеся пряди. Она дышит только чуть-чуть быстрее, чем обычно.
- Сэр?
- Он звонил, - голос почему-то хриплый, и Майкрофт откашливается и слегка краснеет, и смотрит на часы, чтобы скрыть это. - Жду вас в машине.
- Да, сэр, - наклон головы – разве может улыбка быть серьезной? – и снова все как всегда, и Майкрофт, садясь в машину, спотыкается почти незаметно, потому что из-за блестящих, чуть вьющихся прядей – на самом деле, конечно, из-за плохого освещения – не очень хорошо видит подножку машины.

Майкрофт откидывается на спинку сиденья и устало прикрывает глаза. Машина уверенно маневрирует в лабиринте улиц, почти не меняя скорости. Майкрофт вспоминает, как Антея всеми правдами и неправдами старалась остаться, когда он настойчиво, а под конец уже досадливо отпускал ее домой, как будто чувствовала, что шеф совсем не собирается сидеть над бумагами, как говорит. А еще он вспоминает, что ему просто очень не хотелось лишний раз подвергать ее возможной опасности, и вообще в последнее время он необъяснимо часто и совершенно непроизвольно думает о ней: «Бедная девочка». Майкрофту это категорически не нравится, но он списывает это на небольшой срок работы Антеи у него и верит, что через пару месяцев это пройдет. А пока не прошло, Майкрофт позволяет себе маленькую слабость и едет к Антее домой, чтобы, раздуваясь от гордости – внутренне, конечно, и только чуть-чуть внешне, лично, глядя в огромные испуганные глаза, указать ей, что он и без нее прекрасно справляется.
Дверь открывает женщина старше средних лет, скромно, но с большим вкусом одетая, невысокая, с глазами Антеи.
- Могу я вам помочь?
Почему-то Майкрофт не готов и мучительно думает, как начать. Мгновение на лице женщины только отстраненная вежливость, но вот она замечает машину, костюм и выправку. В ее лице ничего не меняется, разве что брови чуть-чуть приподнимаются, но в воздухе отчетливо начинает скапливаться напряжение. Женщина, однако, улыбается и спокойно говорит:
- Я схожу за дочерью, сэр.
Собраться с мыслями под таким знакомым светлым взглядом на несколько порядков тяжелее, чем при допросе нового Гая Фокса иракской сборки, но Майкрофт умеет делать невозможное.
- Спасибо, не стоит. Я хотел только кое-что сообщить ей. Если вы позволите мне войти...
- Разумеется, сэр, - шаг в сторону и плавный гостеприимный жест – тоже вызывающий многочисленные ассоциации. - Она в саду, я провожу вас.
Вот так, растерянно думает Майкрофт, идя за матерью Антеи, в саду. Я-то думал, она места себе не находит от тревоги за начальника, заперлась в комнате и плачет, а она в саду. Хотя, может быть, с надеждой думает Майкрофт, выходя в небольшой ухоженный сад, она сидит в беседке, увитой увядшим плющом, бледная, читает Байрона и время от времени поднимает покрасневшие глаза к жестоко безоблачному небу в безмолвной мольбе?
Мать Антеи молча уходит обратно в дом, но Майкрофт этого не замечает. Антея стоит на одном колене у клумбы. На ней свободная рубашка такого светлого голубого цвета, что цвет виден только в складках и заломах ткани, а гладкие участки кажутся белыми. Ее волосы не уложены, как обычно, в четко оформленное поблескивающее облако. Они падают на плечи толстыми прямыми прядями, чуть завивающимися на концах, с одной стороны заправлены за ухо, а с другой – свободно покачиваются в такт неторопливым движениям, и на этом темном фоне ее профиль особенно точеный и нежный. Лучи вечернего солнца, ложась на короткие тонкие волоски на висках и надо лбом, зажигают на них золотые искорки, и Майкрофту на секунду кажется, что это какое-то замысловатое украшение, и он даже рассеянно удивляется, зачем надевать его, выходя на работу в сад.
Антея поднимает голову, видит его, встает, снимает перчатки, аккуратно отряхивает колено и только после этого идет к Майкрофту.
- Сэр?
- Все прошло хорошо, - Майкрофту смутно кажется, что он уже говорил ей это, только тогда она проходила проверку, а теперь, похоже, проверке подвергают его.
- Я не сомневалась, сэр, - глаза прозрачные и глубокие, и Майкрофт вдруг отчетливо понимает, что эта девушка будет с радостью ходить за ним в пекло и терпеть любые невзгоды, но не простит ему, если он еще раз пренебрежет ею.
Майкрофт опускает взгляд на клумбу. На высоких стеблях покачиваются какие-то усовершенствованные ромашки, с длинными лепестками, выступающими сердцевинками и всевозможных расцветок.
- Что это за цветы? - спрашивает наконец Майкрофт.
Антея испытующе смотрит на него, словно прикидывая, стоит ли он ее доверия в таком сложном вопросе, потом улыбается.
- Это цинии, - отвечает она и медленно поднимает руку, указывая за спину Майкрофту. - А там – георгины. Вам они могут показаться водянистыми и неинтересными, но это только на первый взгляд. Надо просто посмотреть внимательнее. На самом деле это очень сложные цветы...
Майкрофту кажется, что она закончит фразу его именем, но Антея поворачивается и идет к пухлой шапке белых георгинов, а он на автопилоте идет за ней, пытаясь проиграть в голове, как могло бы звучать его имя, произнесенное ее голосом. Даже в его неуклюжей интерпретации получается очень красиво.

@темы: Чтиво, Sherlock, Гет, бессмысленный и беспощадный, PG

---

Фем!Джон совершенно не в характере каноничного Джона, общие только элементы биографии, но если воспринимать Джоанну Ватсон как оригинального женского персонажа, можно получить от фанфика море удовольствия.

04.12.2010 в 20:28

Пишет  Сидхётт:

этюд о синем шёлке на водосточной трубе.
Название: Этюд о синем шёлке на водосточной трубе
Авторы: Сидхётт, Чиф
Пейринг: Шерлок Холмс / фем!Джон Ватсон, фем!Джон/НМП
Рейтинг: PG-13
Жанр: дженерал
Саммари: Женщины имеют право на нелогичные поступки.
Дисклеймер: Конан Дойль разрешил делать с Шерлоком Холмсом всё, что заблагорассудится. Ну вот мы и делаем.

read more

Кардиф для Шерлока был местом заколдованным. Начать хотя бы с того, что туда скоропостижно переехала его матушка, решив быть поближе к природе в лице парка Бьют, водичке в лице Бристольского залива и мужской половине местного населения в лице своего очередного ухажёра. С точки зрения Шерлока, для женщины, возраст которой плавно приближался к шестому десятку, половую жизнь она вела беспорядочную.

Так же оттуда регулярно приезжали красивые молодые женщины, поставившие своей целью умереть в Лондоне от рук очередного маньяка. Это, конечно, делало его жизнь интереснее… первые двадцать раз. Потом стало скучновато.

А ещё там была худшая полиция в Великобритании. Конечно же, после Скотланд Ярда.

Поэтому Шерлок почти не удивился, обнаружив себя в автомобиле, неотвратимо, со скоростью черепашки в период размножения, приближающемуся к Уэльсу. А ещё рядом сидел Андерсон и… говорил. На третьем женском имени в его рассказе Шерлок потерял нить повествования. Что, признаться, случалось с ним нечасто.

— И тогда она сказала, что я не отец её ребёнка.
— Ты не можешь быть отцом её ребёнка. Ты видел свои ботинки?
— А что не так с моими ботинками?
Но Шерлок уже набирал Лейстреда.
— А давай мы сделаем вид, что Хамфри убила жена, и я поеду домой. Тогда Андерсен выживет, а я не лишусь рассудка.
В трубке воцарилась тишина.
— Нет, его убила не жена, — наконец с явным трудом ответил инспектор.
— Тебе что, настолько не дороги жизнь твоего идиота и мой интеллект?
— Тут особый случай. Ради него я готов рискнуть.
— Нами обоими?
— Вами обоими! Попроси включить музыку, я жду вас здесь через полчаса.
— Ты пытаешься заставить меня обойти элементарные законы физики? — поинтересовался Холмс.
— Ты их не знаешь, так что всё равно даже не заметишь, как сделаешь это.
Шерлок бросил трубку и откинулся на сиденье. День обещал быть чертовски тяжёлым.

*
— Его приезд — это обязательно?
— Или он, или тюрьма, — меланхолично ответил Лейстред, стараясь не смотреть на женщину.
— А можно я сама выберу себе камеру?

*
Машина остановилась возле двухэтажного дома на Дьюк-стрит, Шерлок вышел и огляделся. Фасад дома смотрел прямо на парк Бьют, без которого не обходился не один туристический проспект о Кардифе. Дом был великолепно отремонтирован, несмотря на то, что, судя по едва заметным трещинам, ему было не менее ста лет; возле дома была разбита клумба с розовыми пионами; на песчаной дорожке стоял трёхколёсный велосипед; на небе не было ни облачка, а в окне второго этажа виднелся тонкий женский силуэт. От такой почти рекламной лубочной иллюстрации на тему мещанского счастья Шерлок презрительно скривился и ощутил непреодолимое желание посадить владелицу местного паноптикума за решётку.

К сожалению, за мещанство нынче не сажали.

На встречу вышел Лейстред, и на лице его светилась Тайна.
— Вот видишь, тебе всё-таки удалось!
— Что удалось?
— Двадцать пять минут, — Лейстред посмотрел на часы. — Даже двадцать четыре, а Андерсен всё ещё жив!
— Тебя что это тоже расстраивает?
Лейстред усмехнулся.
— Ты пройди на второй этаж, я думаю, что тебе понравится.
— Труп ещё там?
— Труп лежит в малой гостиной, а вот на втором этаже имеется один занятный скелет.
— Я приехал только ради трупа.
— Не поднимешься на второй этаж — будешь отстранён от дела.
Шерлок ушёл, кипя негодованием.

Ступеньки в этом доме были отвратительно скрипучими, двери тоже были скрипучими, окна скрывали занавески в отвратительный мелкий цветочек в тон не менее отвратительным салфеткам, лежащих на не менее отвратительных столиках на просто отвратительных низких ножках.
Женщина всё ещё стояла у окна. Фигура была тонкая, девичья, но в тёмно-русых волосах, заплетённых в высокую причёску, виднелась седина. Либо ей сильно за сорок, что вряд ли, либо ей приходилось испытывать регулярные стрессы, что не ввяжется с обстановочкой. Идеальная осанка, почти военная выправка. Либо аристократка, что, опять же, не вяжется с обстановкой, либо, действительно, как-то связана с военными. Полевая медсестра? Тонкие, нежные руки. Была полевой медсестрой, но не менее семи лет назад. Семи. Лет. Назад.

Чувство узнавания было острым, резким.
— Ты всё-таки приехал? — голос был высоким, напряжённым.
— Чисто технически… — начал он, но женщина не дала ему договорить. Обернулась, улыбнулась:
— Ну, здравствуй. Рада видеть.

*
Джоана Ватсон не была трусихой. В качестве медсестры она прошла войну в Афганистане, в качестве сестры помогала Кларе избавлять Гарри от алкогольной зависимости, а в качестве соседки Шерлока Холмса повидала пару-тройку кругов Ада на Земле. Но к такому она была не готова.

Подполковник Григг, утешая её после первого умершего на руках солдата, цитировал Библию: «Бог посылает лишь те испытания, которые человек способен преодолеть». Так вот, эта задачка была явно послана ей Дьяволом.

Когда Шерлок сказал Джоане, что ей «в интересах расследования» необходимо надеть вечернее платье, девушка не насторожилась. А вот когда выяснилось, что «расследование» проходит в пафосном «Красном Льве» на Трафальгарской площади, ей стало как-то не по себе. Вроде бы прожаренных с кровью покойников под острым соусом «Искушение Шерлока» там пока не подавали.

А потом он подал ей руку. И отодвинул перед ней стул. И каждый раз повисала неловкая пауза, потому что она мучительно думала, что Шерлок собирается сделать — сломать ей руку? Или сразу копчик?..

А он смущённо улыбался и терпеливо ждал, когда она справится со своими сомнениями. Сказать, что это было на него не похоже, означало не сказать почти ничего.

Потом принесли свечи, и заиграла её любимая песня. А не прошло и пятнадцати минут, как принесли её любимое блюдо. Джоана обречённо смотрела в тарелку и почти не сомневалась, что в ней яд. «Он захотел от меня избавиться, но в честь крепкой дружбы решил обставить мою смерть наиболее торжественно», — обречённо подумала девушка.

И тут Шерлок подозвал администратора. Попросил его сделать музыку потише. Достал бумажник, протянул ему пару купюр. В бумажнике, помимо денег, мелькнуло что-то… серебристое.

И тут до Джоаны наконец дошло. И она искренне порадовалась, что к вечернему платью полагался особый макияж, практически не дающий Холмсу шансов понять, насколько она побледнела.

«Интересно, кто его надоумил? Майкрофт? Миссис Хадсон? Лейстред? — она мучительно пыталась решить, кого убить первым. — Или он просто прочитал энциклопедию для маленьких мальчиков, раздел «Идеальное первое свидание» и следует пройтись с любимым маузером по всем местным книгопечатням?».

Шерлок сидел напротив и… улыбался. И смотрел на неё так, как будто она относительно свежий труп, умерщвлённый неизвестным науке способом, который ему предстоит хорошенько избить. В общем, был полон любви.

Джоана поёжилась и решительно встала из-за стола.
— Я сейчас вернусь.
— Но судя по расслабленным мышцам бёдер, ты не хочешь в туалет, — растерянно сказал Шерлок.
— У меня напряжены мышцы ягодиц, — буркнула она и ушла.

В туалете её ждал приятный сюрприз — подоконник был достаточно низким. Видимо, решили и здесь обеспечить должный обзор на задворки Трафальгарской площади. Джоана решительно сняла туфли и выкинула их в окно.

Незамеченный ею мужчина в чёрном облегающем костюме, карабкающийся по стене с помощью каких-то хитроумных приспособлений, смотрел на то, как она спускается по водосточной трубе, оставляя за собой клочки платья, с чёрной-чёрной завистью. Если бы ему довелось спросить, как ей это удалось, то Джоана поинтересовалась бы в ответ: «А как быстро, ловко и далеко убегали бы вы, если бы увидели в бумажнике Шерлока Холмса предназначенный для вас презерватив?».

*
— Мне нужно задать тебе несколько вопросов, — каким-то деревянным голосом сказал Шерлок, садясь в кресло с цветочками.
— Ты научился задавать вопросы? — восхитилась Джоана.
— Несколько лет назад я пришёл к выводу, что пока объект исследования ещё жив, я могу здорово облегчить себе работу.
— И что же натолкнуло тебя на такие выводы?
— Клочки синего шёлка на водосточной трубе. Майкрофт потом долго восхищался твоей ловкостью.
— Так твоё временное умопомешательство было его рук дело?
— Оно имело неплохие шансы стать постоянным, — задумчиво произнёс Шерлок, — но ты сбежала.
— Прости, душа моя, презерватив меня доконал. Что у тебя нового?
— Завёл ещё один череп. Его зовут Джим и он восхитительный. Полирую его каждую неделю.
— Неужели Мориарти?
— Мориарти всё ещё жив, и у нас пакт о ненападении. У меня не осталось слабых мест, и ему стало скучно. Но Майкрофту ни слова. Ты ведь работаешь на него, не так ли?
Она улыбнулась:
— Я даже не буду спрашивать, откуда ты знаешь.
— Я сомневаюсь, — пожал плечами он, — что меня просто так потащили бы в Уэльс.
— С Майкрофтом мог работать мой муж.
— Насколько я знаю твои предпочтения, вероятнее всего, он идиот.
— Полегче, я любила этого идиота.
— Не любила.
— И что натолкнуло тебя на такие выводы?
— Ты заигрываешь со мной и вспоминаешь прошлое, когда этажом ниже лежит твой муж. Ты уверена, что все любящие женщины так себя ведут?
— Скольких любящих женщин ты видел на расстоянии меньше двух метров? — она усмехнулась, отвернулась к окну и вдруг резко сжала ладони в кулаки. — О чёрт, Джон. — Она побежала вниз, крикнув на ходу: — Проследи, чтобы комнату с трупом закрыли на замок!

Он улыбнулся.
— Уже «труп», значит? Так убитые горем вдовы точно не говорят. Уж их-то я видел достаточно.

*
Установившуюся в гостиной тишину можно было потрогать руками. Обстановку слегка «разрядил» Андерсен:
— А ребёнок-то Холмса! — счастливо возвестил он.

Лейстред криво усмехнулся. Джоана держала за руку мальчика лет четырёх. И всем присутствующим были до боли знакомы эти чёрные кудри, голубые глаза и острые скулы.
— Мама, — подёргал её за юбку мальчик, — этот дядя какой-то глупый.

Джоана возвела глаза к потолку и уныло, как выученную загодя речь, которой это видимо и являлось, произнесла:
— Я уехала от Шерлока летом, мне было тридцать. Джон родился летом, когда мне было тридцать один. Нельзя носить ребёнка двенадцать месяцев. Даже если это ребёнок Шерлока Холмса. И, милый, — обратилась она к сыну, — невежливо называть людей глупыми. Даже если они настоящие иди… очень глупые.
— Почему нельзя?
— Потому что тогда придёт дядя Шерлок и покажет тебе свой череп.

Судя по тому, как заулыбался Джон, это была его любимая угроза.
Джоана посмотрела на Андерсена так, что любой другой предпочёл бы лечь и умереть, но тот заулыбался ещё шире.

— Так всё-таки это ребёнок Холмса, да? Я прямо чувствую семейную ауру и прожигающий во мне дыру взгляд!
— Только если ты веришь в передачу сперматозоидов на расстоянии, — послышался из-за его спины голос Шерлока.
— С тобой никогда нельзя быть уверенным, — задумчиво проговорил Лейстред. — Законы физики ты сегодня уже нарушил.
— Прекратите этот вертеп, — поморщился Холмс. — Джоана, уведи ребёнка. Работаем.
— А ты и есть дядя Шерлок Холмс? — восторженно спросил Джон.
— Да, милый, это он, — ответила Джоана, смотря на детектива с ненавистью.
— А где его череп?

Шерлок подошёл к мальчику, присел перед ним на корточки и спросил:
— Откуда ты столько знаешь про моего Эдди?
— Мама рассказала. И я решил, что когда вырасту, я стану тобой и заведу себе какой-нибудь другой череп, который не будет нервировать маму.
Холмс снизу вверх посмотрел на Джоану и улыбнулся.
— Знаешь, а вот теперь я сам уже не уверен.

Женщине захотелось побить обо что-нибудь головой.

*
Шерлок вышел из комнаты с трупом, сияющий как рождественская гирлянда.
— Его застрелили, — выпалил он с порога, заставив недоумённо посмотреть на него даже идиота-Андерсена.
— А более глубинные выводы? — ласково попросила Джоана, скрестив руки на груди.
— Не играй в меня, этим занимается твой сын. Во-первых, его застрелила не ты.
— С чего ты взял? — поинтересовался Лейстред.
— Её муж действительно похож на меня. Доктор Фрейд был бы доволен, но речь не об этом. Она слишком любит меня, чтобы хладнокровно выстрелить в моё лицо.
На секунду Джоана потеряла дар речи, потом глубоко вздохнула и сказала с прорывающейся яростью в голосе:
— Поспорим? Инспектор, одолжите-ка пистолет!
— Зачем тебе пистолет, Джоана? У тебя же есть свой.
Женщина задумалась.
— Он… в сейфе. Я не брала его в руки больше трёх лет.
— В том-то и дело, — улыбнулся Шерлок. — Какая женщина в порыве ярости схватится не за сковородку, а пойдёт на второй этаж открывать сейф, чистить пистолет и заряжать его? Пока вы тут маялись дурью, я его проверил — вычищен, блестит на солнышке и выглядит так, будто из него стреляют раз в неделю. Насколько я знаю Джоану, ему полагалось сейчас быть покрытым трехлетним слоем пыли и медленно начинать ржаветь.
— Мой муж мог его чистить.
— Твой муж предпочитал револьверы. Вы часто спорили с ним по этому поводу. В библиотеке на полу валяются соответствующие книги. Кстати, я всё ещё не задал тебе те несколько вопросов.
— Я тебя слушаю.
— Что произошло в тот вечер?
— Мы поссорились, — сухо ответила Джоана. — Не на тему оружия. И я решила отвести ребёнка к друзьям, чтобы лишний раз не подслушивал. Потом просто гуляла по парку, думала, успокаивалась перед очередной конструктивной беседой. А когда вернулась…
— И соседи, конечно, ничего не видели, — кивнул Шерлок.
— Это было бы слишком легко, — хмуро отозвалась Джоана.
— Нервным женщинам полезен свежий воздух, — неожиданно заключил он, — пошли.
— Я не оставлю ребёнка в доме с трупом и кучей полицейских с оружием. И да, я боюсь за полицейских.
— Ты правда хочешь, чтобы я говорил при всех?
— Раньше наличие посторонних от монологов тебя не удерживало.
Шерлок посмотрел на неё и неожиданно спокойно заметил:
— Раньше дело никогда не касалось тебя.
— Мне кажется, — усмехнулась она, — что ты в шоке и тебе необходимо одеяло. У меня в спальне завалялось одно рыжее. Не хочешь посмотреть?
— Смотрите-ка, — тихо, на всё комнату, заметил Андерсен, — она уже зовёт его в свою спальню. Бедный муж.
— Кажется, кого-то я сегодня всё-таки пристрелю, — обречённо заметила Джоана.

*
— Так что ты у него украла?
— У кого?
— У Майкрофта.
Она вздохнула.
— Я ничего у него не крала, украсть пытались у меня. Видишь картину?
Шерлок обернулся и увидел «Фокусника» Босха, висящего над диваном. Картина была какой-то зернистой, словно очень старой.
— Это угроза, — хмуро сказала Джоана, избегая смотреть на него. — Если присмотреться, в трещинках можно увидеть лицо. Перечёркнутое. И я только сегодня поняла, что это не ты, а мой муж.
— Почему ты не рассказала это полиции?
— Я сказала Майкрофту.
— А мне? Тебе не казалось, что я должен об это знать? Неужели было настолько всё равно?
— Я сказала Майкрофту!
— Но тебя же теперь посадят.
— Неужели ты это допустишь? — прищурилась она.
Шерлок улыбнулся:
— Нет, не допущу.

*
— Мало кто знает, — задушевно начал Холмс, — что до того, как Ричард Хамфри неожиданно уехал из шумного Лондона и поселился в милом домике возле парка с очаровательной женой и прелестным ребёнком, его звали Ричард Григг. И был он подполковником нашей доблестной армии. И что именно его отряд, в который входила, кстати, одна милейшая полевая медсестра, обеспечил победу в Афганистане. — Джоана, которая знала точно, что случилось в Афганистане, всхлипнула. Сейчас Шерлок с его двумя комплиментами за пять минут пугал её больше, чем пять лет назад. — Как вы понимаете, его там не любят. Точнее сказать, не любили. Собственно, дело раскрыто!
— Подожди-ка, а зачем из её пистолета?
— А она была той полевой медсестрой, — ответил Шерлок тоном, в котором явно слышалось «я не думал, что мне придётся проговаривать очевидные вещи».
— Я всё равно не понимаю, — признался Андерсен.
— А тебе и платят не за это, — улыбнулся Лейстред.

*
— Большего бреда я в жизни не слышала. Ну, исключая тот раз, когда мой сын пытался объяснить, откуда в нашем доме четырнадцать кошек.
— Я импровизировал. И они поверили.
— Спасибо. Правда — спасибо. Не хотелось бы встречаться с Джоном только в тюрьме.
— Да, вряд ли это было бы приятно. Для тебя. Насчёт него я не уверен.
— Шерлок Холмс в чём-то не уверен. Зовите репортёров.
— Есть ещё одна вещь, в которой я не уверен. Единственное моё нераскрытое дело. Называется «Этюд о синем шёлке на водосточной трубе». Андерсен тогда предположил, что ты убежала голышом.
— Нет, некоторые части платья на мне тогда остались, — невозмутимо ответила Джоана. — Ты хочешь знать, что меня сподвигло на такие акробатические подвиги?
— Да.
— Ну, ты же Шерлок Холмс, гениальный сыщик, артист ритуальных услуг. Я представила светлое будущее, в котором моих детей похищают раз в неделю, не исключая праздничных дней, и предпочла сбежать до появления этих самых детей.
— И всё?
— Я же женщина. Почитай что-нибудь на досуге о материнском инстинкте.
— Зачем? Я не собираюсь становиться матерью.
— Чтобы понять, почему от тебя сбежит следующая женщина.

*
Андерсен снова говорил. На этот раз он говорил с Лейстредом, что было хуже раза в два. Шерлок смотрел в окно на голубую ленту Бристольского залива и даже не замечал, что периодически обращались и к нему.

В кармане завибрировал телефон.
«Ты заезжай как-нибудь с черепом. Чай попить, стек забыть. ДВ»
«И что, ты не сбежишь? ШХ»
«А у меня что, получится? ДВ»

Шерлок спрятал телефон обратно в карман и улыбнулся.

@темы: Чтиво, Sherlock, Гет, бессмысленный и беспощадный, PG-13

---

04.12.2010 в 18:02

Пишет  JunkyPerv:

Три фиксации Джона Уотсона (Шерлок/Джон)
Название: Три фиксации Джона Уотсона
Пейринг: Шерлок/Джон
Рейтинг: эээ... ПГ-13? Р? Р за множественное употребление слов "член" и "пенис"
Жанр: плотский хумор
Дисклемер: я почти готова отказаться не только от прав на персонажей (которые не мои), но и от того, что я это вообще написала xD
Саммари: У Джона появляется фиксация, и он пытается ее скрывать. Тщетно.
Последнее слово автора: Это. Это мой первый фик по Шерлоку. И это самая глупая вещь, которую я когда-либо писал. В жизни. Впрочем, оно не претендует на эмоциональную встряску, это правда попытки юмора и ничего больше.... Господи, прости меня за это. xD И за то, что я честно пытался все отбетить сам, но вы знаете, как это бывает - глаз замыливается. Также автору не дает покоя это исполнения гаговского Алехандро скрипичным квартетом: тык.

Три фиксации Джона Уотсона

Первый раз, когда это случилось, Джон был не готов. Абсолютно, от слова «совсем». И дело даже не столько в стеснении, сколько в полной и необратимой несправедливости этого мира.

У Шерлока Холмса был очень большой... детородный орган.

(Джон решил не переходить у себя в голове на личностные «пенис», или «член», или «перец» какой-нибудь, Господи упаси, а ограничиться наиболее медицински одобренными терминами).

Первый раз, когда так уж случилось, что Джон не мог не оценить размеров сего... инструмента, они с Шерлоком были в туалете, общественном туалете у соседних писсуаров. (Очередная погоня завела их в Сент Джеймс парк, а выпитые пару часов назад несколько чашек кофе в унылом бистро во время слежки внезапно дали о себе знать). Казалось бы, живя вместе уже почти полгода, они должны были в какой-то определенный момент узнать друг друга с этой стороны, чисто по-приятельски, по-дружески, так сказать. Не то, чтобы они давно уже должны были помериться, Боже, хозяйствами, но это ведь совершенно нормально — быть в курсе «пенисного» статуса своего лучшего друга. С любом случае, стоя рядом с Шерлоком у соседних писсуаров, Джон понял: «Этот момент пришел». Момент перехода на совершенно новый уровень дружбы и компанейства посредством ненавязчивого сравнивания фаллосов (много позже, однако, чем больше Джон думал об этой формулировке, тем более абсурдной она ему казалось, как и вся ситуация). Все было бы проще, если бы Джона предупредили заранее, или хотя бы намекнули, дали знак, направили его мысли в правильное русло. Тогда он, пожалуй, не был бы настолько удивлен, увидев, какой у его друга... гигантский пенис.

Дружеское посмеивание застряло у многострадального доктора где-то в горле и превратилось в жалкий хрип астматика. Самым чудовищным оказалось, конечно, то, что Джон от полнейшего шока никак не мог отвести взгляд, уставившись Шерлоку между ног и выпучив глаза до такой степени, что это начинало причинять некое неудобство мышцам век.

Шерлок только непонимающе поднял одну бровь:

- Джон, если ты не перестанешь так пялиться, я буду вынужден прийти к выводу, что с тобой что-то не так, и не успокоюсь, пока не переберу в голове все возможные психологические отклонения, которые могут служить причиной такого интереса к...

- Нет! - взвыл в ответ Джон и повернулся лицом к стене перед собой, едва удерживаясь от желания побиться о нее лбом. - Нет! Ничего!

Да, он, конечно, был в курсе, что подобная реакция должна выглядеть подозрительно и весьма жалко, в глазах нормальных людей, знакомых с примитивными основами социального взаимодействия. Единственное, что его успокаивало, был тот факт, что Шерлок таковым человеком не являлся.

Джон постарался как можно быстрее застегнуть ширинку, пока в голове его ревели и требовали вокализации фразы типа: «Нет! Я не гей! Я не смотрел на твой член! Я не имел никаких видов... и планов... и вообще». Боже, он был обречен на вечные страдания, не иначе.

К счастью, Шерлока этот инцидент не шокировал, более того, он, кажется, даже не застрял у него в памяти, чему Джон был крайне рад. Не рад он был, однако, тому, что его самого этот эпизод не оставлял в покое несколько недель. Не то, чтобы несчастный доктор Уотсон думал об этом постоянно, но в определенные моменты, довольно часто — перед сном, он не мог остановить проскальзывающую мысль: «Ну не может же быть! Нечеловеческий размер какой-то».

***

Второй раз случился, как назло, именно тогда, когда Джон уже почти смирился с предыдущим опытом визуального знакомства с пенисом Шерлока, и если бы смущение в очередной раз не было настолько всепоглощающим, доктор Уотсон задумался бы о том, не специально ли все это было подстроено.

Несмотря на то, что отношения с Сарой у Джона не сложились, они постарались остаться хотя бы в границах приятельства, что вполне сносно соотносилось с концепцией Сары как начальника. «Сносно», однако, не подразумевало поблажек, к которым Джон до этого, честно говоря, успел привыкнуть. Так что после очередной ночной эскапады с Шерлоком (будь то преследование подозреваемого в ночном клубе или полночные бдения дома в попытках разгадать очередной атбаш), Джон мало того, что не мог выпросить лишний отгул, так еще и хотя бы парочку его пациентов Сара отказывалась принимать просто из принципа, аргументируя это тем, что воспитывала в Джоне рабочую дисциплину. В гробу он ее видал, эту дисциплину, честное слово. Армии ему будто было мало. («Мало!» - возражал у Уотсона в голове воображаемый Майкрофт Холмс. Джон только удивлялся, когда он вообще умудрился поселиться у него в голове и что об этом сказала бы его, Джона, психотерапевт Элла).

Так вот, возвращаясь ко второму разу, перед Джоном маячил как раз один из таких дней — утомительный, безжалостный и наполненный депривацией сна до предела (не то, чтобы он собирался кому-то жаловаться, конечно). Ему удалось поспать несколько часов, перед тем, как будильник немилосердно выдернул его из объятий одеяла. Стрелки показывали ровно 10 утра, и Джону понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, что в это время он должен был быть уже на полпути в клинику. Как оказалось, он забыл переставить будильник с 10 часов на 8, потому как время его смен варьировалось понедельно.

- Твою мать! - взвыл Джон Уотсон, выпрыгивая из кровати и в полусонном состоянии направляясь в ванную, чтобы принять самый быстрый душ в его жизни, потому что вчера вечером он так устал от беготни по свалкам, что, придя домой, просто упал на свою кровать поверх покрывала и заснул без единой мысли в голове.

Разумеется, спросонья Джон не заметил, что свет в ванной был включен (хотя дверь была не заперта), посему, распахнув дверь, был в очередной раз не готов к представшему перед ним зрелищу Шерлока, вытиравшегося после душа каким-то жалким маленьким вафельным полотенцем.

Джон застыл в проходе, уставившись на совершенно обнаженное тело своего соседа, а точнее — на то, что находилось ниже пояса.

«О Боже, опять... это!» - только и смог подумать доктор Уотсон, непроизвольно разглядывая член Шерлока Холмса.

- Кстати, Джон, как раз хотел спросить, куда делись все махровые полотенца? Или ты их опять постирал вчера всем скопом и не сказал об этом мне? - из задумчивости Джона выдернул преспокойный голос его друга.

- Доброе... утро, - прокряхтел невпопад Джон, в ответ на что получил раздраженный взгляд из разряда «каково это там в ваших крошечных унылых мозгах».

- Ты не мог бы закрыть дверь, мне дует, я тут как бы голый стою, если ты не заметил, - скептически добавил Шерлок.

«Ой знал бы ты, как заметил», - подумал Джон, покраснел, ойкнул и выбежал из ванной. На работу в тот день ему пришлось бежать, так и не приняв душ.

***

После этого, то ли в Джоне что-то перемкнуло, то ли мир ополчился против него, но пенис Шерлока стал его преследовать. Мало того, что это страшное орудие умудрилось мелькнуть перед Джоном за последующий месяц раз пять, так оно стало еще и навязчиво ассимилироваться в его мыслях. Тем не менее Джон отказывался признавать появление у себя навязчивой идеи, более того — настолько неприемлемой.

Началось все с безобидной неловкости, когда Джон относил в прачечную брюки Шерлока и мимолетно подумал: «Как же ОНО сюда помещается». Эта же мысль не оставляла его, когда ему приходилось запихивать эти брюки в сушилку или, что еще хуже, - гладить.

После этого, каждый раз, когда на Бейкер Стрит выдавался спокойный вечер домашнего уюта и Шерлок лежал на диване, вытянувшись во весь рост, а ноги его были затянуты в эти самые злополучные великолепно скроенные брюки, взгляд Джона как бы по инерции скользил к линии ширинки и чуть ниже.

Шерлок потирал на предплечье одинокий никотиновый пластырь и задумчиво говорил что-нибудь из разряда:

- Сколько сезонов этого омерзительного сериала они снимут перед тем, как поймут, что вся эта сюжетная линия была ошибкой. Боже, невозможно. Слишком мало данных.

В этот момент мысли Джона состояли обычно из: «Интересно, а в какой штанине...».

В итоге наблюдение штанин тоже стало довольно занимательным времяпровождением, когда Джон пытался угадать в складках заметные знакомые очертания, хотя обычно ему это не удавалось, и он разочарованно вздыхал. Единственной информацией, полученной во время этих наблюдений натуралиста, было разнообразие оттенков всех брюк, которые были у Шерлока Холмса. И, казалось бы, все они были черными, но некоторые слегка коричневыми, некоторые отдавали синевой, а какие-то были в едва различимую вертикальную полоску. Те, что были несколько коричневыми, лучше смотрелись с пурпурной рубашкой, а угольно черные обычно одевались с белой и неизменным пиджаком (и Джон заметил про себя, что этому тандему не помешал бы какой-нибудь узкий галстук, если бы только Шерлок их так не презирал).

Иногда по утрам Джон натыкался на кухне на Шерлока, задумчиво присевшего на кухонный стол, и первым делом смотрел на его ширинку, только после этого скользя взглядом вверх по направлению к лицу Шерлока, сонно моргая и улыбаясь. Иногда Шерлок молча улыбался в ответ, прищуривался, то удивленно, то ли что-то молча рассчитывая в уме. Иногда он не улыбался и вообще не обращал на Джона внимания, потому что был погружен в очередное дело. Ну еще отчасти потому, что он невоспитанный говнюк и даже не может «доброе утро» лишний раз сказать.

По началу мысли Джона сводились к неблагородной зависти или просто любопытству: «Интересно, а как это — иметь такой размер? Это же должно быть неудобно. Интересно, как это влияет на чувствительность?» И, пожалуй, стоило бы предугадать, что все это в конце концов приведет к любопытному повороту мыслительного процесса в совершенно другую сторону. По ночам, лежа в своей кровати и надеясь, что его сон в этот раз не потревожат пиликанья на скрипке из гостиной, Джон бывало задумывался: «Интересно, а такой член дает преимущество, когда ты с кем-то сексом занимаешь? А что особого с ним может чувствовать партнер? Интересно. А что бы я, к примеру, почувствовал?»

В первый раз от этой мысли Джон почувствовал определенное шевеление в штанах, густо покраснел и, хотя в комнате никого не был, стыдливо спрятал лицо в подушку. Этого еще не хватало. Серьезно, это просто невыносимо.

«Шерлок, ты невыносим», - подумал Джон, и будто в ответ ему снизу раздалось скрипичное вступление из «Алехандро» Леди Гаги в исполнении Шерлока.

К сожалению, мысли подобного характера (а именно: «как бы это было по ощущениям») не желали покидать мозг доктора Уотсона. Ему было невероятно неловко, но он ничего не мог с этим поделать. Он представлял, по ночам, в защищенной клаустрофобии своей спальни, как это — когда такой огромный... кхм... орган. Да, орган. Когда он внутри, как он вообще может поместиться, больно ли это, может ли это быть хоть немного приятно. Как бы это могло быть...

И если поначалу Джон пытался объяснить себе это как сугубо медицинскую заинтересованность, то после подобных фантазий и начавшей зарождаться на фоне всего этого оральной фиксации, он сдался.

***

Сара зашла в его кабинет после обеда: весь день в клинике почти не было пациентов, доктора страдали от безделья, и она решила нанести дружеский визит коллеге. Пока она рассказывала о какой-то предстоящей конференции о возможности внедрения стволовых клеток в медицину (проходившей в Швеции в конце месяца), Джон внимательно изучал поверхность своего рабочего стола и пытался хотя бы делать вид, что он ее слушает. Она все же была его начальницей. Тщетно.

Все его мысли обтекали единственно интересующую его тему. Потеря стыда произошла как-то внезапно, незаметно и безболезненно, так что Джон более не отказывал себе в попытках подробно и досконально построить в голове модель пениса своего... соседа. Длина, толщина, наклон, изменение объема в эрегированном состоянии, текстура, цвет — почти с медицинской дотошностью.

- Джон, что ты делаешь с ручкой? - растерянный голос Сары отвлек Джона от его постыдных мыслишек, привлекая его внимание к тому факту, что он беспощадно вгрызается в колпачок ручки у себя во рту.

После этого оральная фиксация только крепла, причем объект ее опоры оставался неизменным.

Майкрофт, в очередной раз устроивший Джону дружеский ужин, удостоился лицезреть, как задумчивый доктор посасывал длинную ложку, прилагавшуюся в его гляссе.

- Джон, - покровительственно и с нажимом озвучил он, привлекая к себе внимание. Джон вытащил ложку изо рта и даже не покраснел.

Гарри удалось понаблюдать, как Джон сосредоточенно облизывал соленые от чипсов пальцы, когда они решили однажды (единожды, точнее) вместе выбраться в паб. А миссис Хадсон с большим любопытством смотрела, как Джон чуть ли не давился испеченным ею гигантским эклером, а потом многозначительно перевела взгляд на Шерлока, который в тот момент был в одной с ними комнате.

- Дорогой, не торопись, а то весь кремом измажешься, - это было единственное, что она сказала вслух.

***

Скорее всего Джон не вспомнил бы об этих событиях и не придал бы им особого значения, если бы однажды, на его фиксацию не обратил внимание сам Шерлок.

- Джон, мне кажется, твоя оральная фиксация достигла каких-то невообразимых пропорций, - заявил как-то вечером детектив, когда Джон преспокойно смотрел по телевизору повтор последней серии Доктора Кто и попивал пиво.

Джон, конечно, подавился и облился злосчастным Гиннесом:

- У меня нет оральной фиксации! - воскликнул он и вскочил с кресла.

Шерлок при этом продолжал спокойно лежать на диване и наблюдать за Джоном с совершенно невыносимой, самодовольной улыбкой на губах. Он сложил руки домиком, касаясь кончиками пальцев подбородка, и прищурился:

- У тебя только что почти случился акт фелляции с бутылкой.

Джон схватился за голову и обошел кофейный столик два раза.

- Да как... да что... да как ты вообще додумался до такого! - взвыл он, тыкая в Шерлока пальцем, но про себя признал, что в общем-то надо было раньше думать, когда вся эта Шерлоко-катастрофа еще не разрослась до подобных масштабов. Можно подумать, от этого человека хоть что-то можно утаить. Это было неизбежно, и более того — все это было всецело виной Джона. И только Джона.

Шерлок приподнялся на локтях и принял сидячее положение, пристально разглядывая своего соседа по квартире:

- Как? Очень легко, если хочешь, я тебе поясню ветвь моих дедукций. Во-первых...

- Нет уж, избавь меня, от...

- Во-первых, - повторил Шерлок с нажимом, игнорируя протест Джона. - Я полагаю, что это связано с твоим детством.

«Фрейд недоделанный», - подумал Джон и потер глаза. Это действительно должно было случиться, рано или поздно. Единственной надеждой оставалось то, что Шерлок, будучи антисоциальным элементом, не примет все это слишком близко к сердцу, и их рабочие отношения останутся неизменными. Потому как Джон внезапно понял, что эти отношения (рабочие, дружеские, соседские, неважно) в какой-то момент стали в его жизни единственным, на что он мог положиться, и потерять их из-за собственной глупости, безалаберности, непредусмотрительности и продолжительного отсутствия секса в жизни — совершенно неприемлемо.

И тем не менее. Даже сейчас, на пороге последней стадии безумия в его жизни, Джон едва мог сосредоточиться, потому что Шерлок в какой-то момент успел подойти ближе и стоял уже напротив, все более и более взволнованно что-то объясняя, жестикулируя, и от едва уловимого тепла, излучаемого его телом, голова несчастного доктора Уотсона наполнялась знойными мыслями типа «Интересно, его возбуждают собственные дедукции?», или «Интересно, а когда он последний раз занимался сексом?», или «Он же занимается, сексом, правда? Потому что он не может им не заниматься, потому что с таким членом не заниматься сексом — это просто преступление против человечества. Или природы. Или космоса, черти подери», и наконец «Господи Боже, что же творится в этом мире».

- Ты ни слова не слышал из того, что я только что планомерно разъяснил, не так ли? - вернул его в реальный мир Шерлок, положив свои ладони ему на плечи. - Джон, ты же прекрасно знаешь, что я ненавижу что-либо повторять несколько раз. - Шерлок выглядел очень раздраженным, а Джон только чувствовал, как у него бесстыдно горит лицо и уши.

- Слушай, Шерлок, - медленно начал он. - Я не знаю, что ты там напридумывал, но в этот раз ты не прав. Всегда есть что-то, помнишь? Вот это как раз то самое «что-то». Ты ошибся, я тебя уверяю.

Лицо Шерлока под конец этой жалкой речи стало выражать не просто раздражение, но еще крайнюю нетерпеливость:

- Джон, ты зациклен на моем пенисе. Смирись.

Да, кстати, об этом.

- Нет. Нет, нет, нет. У меня нет обсессии связанной с твоим... твоим... - Джон неопределенно взмахнул рукой, стараясь подобрать наилучшую для данной ситуации формулировку, -...твоими... гениталиями.

Шерлок скривился, словно отрицание этой его мысли было личным оскорблением:

- О, Джон, я тебя умоляю. К тому же, все это вполне объяснимо, - сказал он тоном, весьма похожим на покровительственный тон его старшего брата.

- Я даже знать не хочу.

- Если бы ты меня слушал, мне бы не пришлось тебе повторять сейчас, что у тебя обсессия связанная с большими размерами.

Когда Джон не нашелся, что на это ответить, только открыл рот и не смог его закрыть, Шерлок продолжил:

- Все твои свитера минимум на один размер больше, чем требуется. Как только ты сюда въехал и получил первую серьезную зарплату, ты сменил свою маленькую койку в спальне на гигантскую кровать королевского размера, в связи с чем, кстати, миссис Хадсон решила, что мы свили там любовное гнездышко. Ты всегда заказываешь в кафе и ресторанах большие порции, даже если знаешь, что будешь не в состоянии съесть их полностью. Я могу перечислять до бесконечности.

- А ты... берешь мои вещи! - попытался выбить Шерлока из колеи Джон.

Или сменить тему.

В любом случае это не сработало.

- Ты бы и базуку вместо браунинга держал, но ее, к сожалению, неудобно затыкать за пояс, - задумчиво продолжал надоедливый Холмс. - Кстати, смею предположить, что твое влечение ко мне связано еще и с моим весьма немалым ростом.

Джон, который все это время сосредоточенно прожигал взглядом ключицы Шерлока, выглядывающие из расстегнутого воротника рубашки, стряхнул хватку Шерлока с плеч и резко втянул воздух:

- Так, только не надо мне тут про влечение! Руководствуясь твоей логикой, я тогда должен при любой возможности постыдно висеть на Майке Стенфорде!

Шерлок хмыкнул и махнул рукой:

- Необязательно. Он просто толстый. У тебя же какое-то нескрываемое стремление быть окруженным вещами, которые тебя явно доминируют. Отчасти поэтому наше с тобой партнерство настолько идеально.

Джон неверяще уставился на своего друга, оглянулся вокруг себя и наконец прищурился:

- Шерлок. Я не какой-то там любитель быть доминируемым, в вечном поиске... доминатрикса. Я, между прочим, с десяти шагов могу попасть выстрелом белке в глаз. Или таксисту. Ну не в глаз, но не важно. Я тебе крайне не советую проводить мне тут подобные инсинуации.

- Мой дорогой Джон, ты, как всегда, все не так понял.

- Нет, Шерлок, хватит, серьезно. На сегодня. Слишком много стресса, - прервал его Джон и направился к двери. - Пойду... куда-нибудь...

- Куда это? - Джон не удивился бы, если бы от этого недовольного возгласа Шерлока во всем квартале скисли все молочные продукты. - У вас с Сарой ныне не те отношения, чтобы она пускала тебя на ночь к себе на диван. А с Гарри вы в последний раз весьма серьезно поругались...

Джон резко обернулся и воскликнул:

- Поругались? Как... Откуда ты вообще...? Хотя ладно. Неважно, не отвечай на этот вопрос, - вздохнул доктор Уотсон, полный уныния и побежденности. - Я к миссис Хадсон.

- Джон. Ты действительно все не так понял, - повторил Шерлок, но в этот раз как-то мягче и тише.

Джон не позволил чертовому манипулятору добиться своего и ретировался к домоправительнице, пока еще мог.

***

Вечер у миссис Хадсон прошел весьма предсказуемо: они посмотрели несколько сериалов на E4 (кто бы мог подумать, что благообразная старушка будет смотреть сериалы на таком канале) и выпили чаю, который миссис Хадсон щедро разбавила коньяком.

- Джон, дорогой, расслабься немного. Все эти домашние ссоры! Ну у кого их не бывает? Все наладится, вот увидишь. В конце концов яростное примирение всегда так приятно, - стала успокаивать Джона хозяйка, подмигивая и вероятно намекая на бурный секс в «свитом гнездышке» в спальне наверху. Джон едва сдержался, чтобы не застонать от усталости.

Радиатор в этой квартире работал заметно лучше, чем у них с Шерлоком, а вместе с небольшой дозой алкоголя расслабление накатило на Джона необъятной волной сонливости. Он думал о том, как хорошо ему быть там, где он есть. Жить так, как он живет. Впервые за долгие годы ему ничего не хотелось менять, только двигаться вперед по совершенно неизведанным джунглям своей новой жизни. Он бы сказал, что, наверное, стареет, если бы эта жизнь не сжигала его дотла своей опасностью. И все это благодаря одному единственному человеку, который был создан будто специально для Джона (не считая, разумеется, разнообразных конечностей, которыми этот человек набивал морозильник, или плесени, которую выращивал в бачке унитаза).

Единственным, чего не хватало в этой почти что идеальной системе уравнений, был секс. От потребностей организма никуда не денешься.

Когда через пару часов Джон поднялся наверх, успокоившийся и готовый смотреть на проблему трезво (ну насколько это было возможно с тремя стопками Хенесси VSOP в крови), Шерлок лежал на диване и читал медицинский журнал (который Джон пару дней назад купил себе, чтоб его).

- Знаешь, Джон, я тут подумал и решил, что ты был прав, - без прелюдий и не отрываясь от чтения заявил великий детектив. Простите, консультирующий детектив.

- В чем? - Джон снял ботинки и прошлепал к своему креслу.

- Вся эта твоя обсессия с моим мужским достоинством, фелляцией и прочим. Не стоит в это углубляться. Да, он большой, так что в любом случае ты, даже если бы захотел, не смог бы удовлетворить меня в достаточной степени. Не уверен, что твои попытки вообще произвели бы на меня достаточный эффект, чтобы, скажем... хотя бы оторвать меня от чтения, - все это было сказано совершенно ненавязчивым, констатирующим факт тоном, так что обидеться Джону даже в голову не пришло.

После этого все было как-то сумбурно. То ли адреналин, то ли непривычка к коньяку, но Джон каким-то образом в несколько мгновений оказался на коленях перед диваном и уже расстегивал злополучную ширинку своего ужасного, невозможного соседа.

- Это мы еще посмотрим, - выдохнул Джон Уотсон себе под нос, но так и не понял, ожидал ли Шерлок Холмс такого развития событий или нет, потому как лицо его было скрыто за разворотом журнала с огромной надписью Neurocase.

***

Где-то в середине процесса, пока Джон пытался применить все накопленные и теоретические знания искусства фелляции на практике, Шерлок старательно пытался делать вид, что на него это не действует, и ни на сантиметр не опускал открытый журнал. Его руки, однако, вцепившиеся в страницы журнала и едва не комкающие его, говорили совсем другое. А когда Джон явственно понял, что Шерлок уперся лбом и бумажный разворот и всеми силами пытается не издавать никаких звуков, то решил, что пришла пора жестокой мести. Он оторвался от своего занятия, размял челюсть и сказал:

- Шерлок, поделись секретом. Когда у тебя в последний раз был секс? Раз уж мы зашли так далеко в наших с тобой... рабочих отношениях.

Шерлок медленно и шумно выдохнул, откашлялся, но все же ответил:

- Шесть лет.

- Твою мать, - протянул Джон и поднялся с пола, отряхивая колени и отходя от дивана к креслу.

Шерлок резко опустил, наконец, чертов журнал, являя миру свою раскрасневшуюся физиономию, и уставился на Джона:

- Джон. Куда ты собрался в очередной раз?

- Я все понял, Шерлок. Мне серьезно очень жаль, что у тебя столько времени не было секса, и ты просто потерял способность нормально мыслить, но это совершенно точно не моя проблема, - подытожил доктор Уотсон и сложил руки на груди.

Шерлок вспыхнул:

- О я тебя умоляю. Тебе чтобы потерять контроль нужно вдвое меньше времени, чем мне. Да, я говорю сейчас про твои собственные три года, Джон.

- Два года и 10 месяцев! - возразил Джон, и удержался от того, чтобы спросить, как Шерлоку удалось почти угадать.

Шерлок на минуту замер и ответил таким же тоном, как когда-то давно произнес «ах да, диван, конечно» (когда Джон вернулся домой с неудачной диванной сессии у Сары):

- Ах да, два года и 10 месяцев. Разумеется.

После этого Джон уже собирался твердым шагом направиться в сторону своей спальни или хотя бы сделать вид, но его прервало витиеватое ругательство со стороны дивана, потому что Шерлок вскочил и попытался запихнуть свои, простите, причиндалы в штаны, но у него это явно не получалось. Джон на мгновение засмотрелся на весь этот театр абсурда, но когда его сумасшедший друг внезапно бросил к чертям попытки совладать с брюками и перевел на Джона хищный, полный решимости взгляд, несчастному доктору стало не по себе.

***

Первое, что сказал утром Джон Уотсон, потягиваясь в кровати, лежащему рядом Шерлоку Холмсу было:

- Я тебя ненавижу. Тебя и твою чертову реверсивную психологию.

Шерлок ухмыльнулся и ответил:

- Подай мне телефон, Джон.

***

Доктор Джон Уотсон совершенно честно пытался понять, что к конце концов изменилось, когда самая надоедливая переменная в его жизни, как-то: секс — стала в итоге постоянной.

Вероятно, Джона можно было назвать старомодным или скучным, но он всегда полагал, что секс должен быть приложением к некоему нежному чувству. Едва ли то, что было у них с Шерлоком можно было назвать нежным чувством.

Шерлок Холмс был невыносимым засранцем, самовлюбленным и эгоистичным придурком. Он готов был подвергать свою жизнь опасности просто потому, что ему было скучно. За все то время, что Джон его знал, единственной наиболее сентиментальной вещью, которую Шерлок Холмс ему когда-либо сказал, было «то что ты сделал, это было эээ хорошо», после того, как Джон фактически готов был за него умереть.

- Знаешь, я всегда думал, что отношения, в которые я ввязываюсь, должны хотя бы немного отдавать романтикой. Надеялся, так сказать, - озвучил Джон мысль, которая не давала ему покоя уже какое-то время.

У них уже неделю, как не было дела, и в это утро во время завтрака Шерлок расположился за столом, экипировавшись грудой газет, и листал их, в поисках хоть каких-то интересных происшествий, бубня себе под нос:

- Уныло, предсказуемо, примитивно. Что за серость. Ах, вот это любопытно. Да, точно, очень любопытно. Хмм. Закрытая комната. О, вероятно лед. Нет. Хмм. Нет, это тоже слишком просто. Хотя постойте, на нем не было ботинок... Значит, это не так просто, как кажется.

Услышав реплику Джона, Шерлок бросил на него взгляд, красноречиво говорящий «ни разу не впечатлен», и ответил, продолжая пялиться в газету:

- Если ты о том, что между нами с тобой кроме дружеского, соседского и рабочего взаимодействия существует теперь еще и сексуальное, то в этом случае полезно будет точнее определить термин «романтика». Походы в ресторан, комплименты, держание за ручки? Я не вижу в чем тут проблема, потому как технически все это у нас присутствует. Я все время хватаю тебя за руку, когда ты слишком медленно реагируешь и мне приходится тянуть тебя за собой. В рестораны мы ходим несколько раз в неделю. А комплиментами ты меня и так осыпаешь. По-моему, тебе не на что жаловаться.

«Ну какова сволочь», - подумал Джон, пытаясь поудобнее усесться на стуле, который после их вчерашних кувырканий под одеялом все равно казался слишком жестким, а Джон сейчас мог мечтать только о своем любимом кресле или еще лучше — о диване.

Наверное, впору было бы задуматься, к какой неминуемой катастрофе все это ведет, если бы не несколько реплик, брошенных прошлой ночью, когда они были в одной постели (в комнате Джона, конечно, поскольку у Шерлока в спальне вообще трудно было находиться и не подвергаться психологическому давлению от всего того, что было в ней нагромождено). Пока Шерлок с немалым энтузиазмом рылся в прикроватной тумбочке в поисках всего необходимого, Джон, лежа на спине и меланхолично разглядывая потолок, не смог сдержать замечание:

- Я все равно считаю, что это несправедливо. Где чертово равновесие в этом мире? Ты просто невозможен. У тебя есть невероятно великолепная внешность. У тебя раздражающе непомерный уровень интеллекта. Прекрасное тело.

- Я бы предпочел, если бы ты поставил на первое место интеллект, - заметил Шерлок, откручивая крышечку у подозрительно выглядящего тюбика.

- Судя по тому, что я ныне знаю о твоей семье, я готов предположить, что и денег у тебя хватает, только ты почему-то отказываешься ими пользоваться. И вот теперь еще и это. Чертов гигантский член! Самый большой из всех, что мне доводилось видеть в своей жизни. И где справедливость, я спрашиваю? У тебя есть все, что только можно пожелать!

Шерлок на мгновение замер и посмотрел на Джона каким-то совсем непривычным взглядом.

- А я есть у тебя — как тебе такой вариант? - осторожно предложил он, и по-хорошему это надо было бы списать в очередной раз в колонку непомерного нарциссизма, но Джон вдруг понял, что Шерлок сейчас имеет в виду совсем другое, и ответ на этот вопрос для него очень важен.

В конце концов для Шерлока Холмса слишком просто было бы спросить об этом напрямую, более того — весьма невозможно, потому как Джон подозревал, что его невообразимый сосед просто не знает, какие слова для этого надо соединить в одно предложение. «Согласился бы ты променять все, что может хотеть мужчина в этом мире, на возможность быть со мной?» - так это должно было звучать.

Джон расплылся в улыбке и ответил:

- Да, пожалуй, такой вариант меня устроит.

В ответ уголки губ Шерлока Холмса испачкала самая странная смущенная улыбка, которую Джон когда-либо видел.

***

- Джон, приди в себя, - голос Шерлока и звук ложки, нудно и демонстративно стучащей о чашку, сдернул доктора Уотсона с облака покоя на землю с почти бессердечным упрямством. - Я тут наткнулся на одно дельце с псевдо-суицидом. Думаю, через пару дней Лестрад поймет, что не в силах справиться с ним и заявится к нам за помощью. Ах, ожидание, бессердечная ты сволочь.

Джон только хмыкнул в ответ, но в целом — согласился.

Да, Шерлок Холмс — редкостный идиот, но от его поцелуев у Джона почему-то земля иногда настолько уходит из-под ног, что все возможные мысли об отрезанных руках в хлебнице и химикатах под раковиной с шипением испаряются из головы.

- Кстати, я тут подумал о твоей тяге к насилию... - начал было Шерлок.

- Шерлок! Нет! - в ужасе перебил его Джон, в ответ на что получил только многообещающий взгляд.

@темы: Чтиво, Sherlock, Джонлок, Мужская дружба? Не, не слышала, R