[mylifeMUSIKmylove]

Нон-кинк-фест. Написано за год до второго сезона, соответственно, образ Ирен основывается только на каноне Дойля и авторском воображении.

Заявка: "Ирен Адлер / Гарри Ватсон. Их знакомство за спинами Шерлока/Джона и развитие отношений. Шерлок догадывается и берет на себя миссию об оповещении Джона. Пусть будет фем-слеш, если автор сможет, то рейтинг R. Желательно не стеб, а легкий юмор.

Или можно отдельную историю про девочек, без участия мальчиков."

Пишет Гость:

03.12.2010 в 17:22

На рейтинг R, наверно, я не дотянула.
Исполнение № 1
Количество слов: ок. 1 900

Правдивая история Гарриетт Уотсон, рассказанная ею самой,
Или секс, наркотики и рок-н-ролл этой ночью.

«Ты не хотел заходить далеко?
Ушедшие за любовью – не возвращаются».
Этельред.

У этой глупой девчонки столько дурацких и наивных привычек, что хватит на десятерых: она совсем по-детски покусывает ногти, когда волнуется, литрами пьет дешевый зеленый чай, пахнущий одеколоном, добавляя по три капли коллекционного отцовского виски – поверьте, совершенно жуткое сочетание; забывает выливать прокисшее молоко и вечно оставляет хвостики бесчисленных сгрызенных яблок.
Смотрит старые наивные комедии и смеется, когда никто не шутит.
Обожает зеленый, яблочно-хрусткий цвет, и носит «кошачьи» каблучки в стиле Одри, воображая, что похожа на ее Сабрину.

Ненавижу ее кривые ноги, ее сколотый с правой стороны клык, ее большой нос с пятнами веснушек, ее толстые губы, ее голос, ее манеру одеваться, смеяться, жить и дышать.

Ее звали Ирэн Адлер, и она была самой хитрой сучкой, которую я знала.

Гарриетт Уотсон, Водолей, тридцать шесть лет, была замужем. Или жената? Мы с Кларой так и не смогли определиться, наверно, потому и развелись. Как бы то ни было, сейчас я свободна, могу полностью сосредоточиться на работе и совсем не думать о новых отношениях. Что, не верите? Мой психотерапевт тоже, и я послала ее к черту. Знаете, некоторые считают нас этакими извращенцами, зацикленными на сексе. Меняющими партнеров, как перчатки, лишь бы было, с кем завалиться в койку этой ночью, предаваться всяким там «сексуальным девиациям», как выражалась тетка Клары, тоже, как ни странно, психотерапевт, несмотря на свою полную профессиональную безграмотность. Та еще стерва, кстати. Ее я тоже послала к черту, ха-ха. Сложные отношения у меня с этими врачевателями душ, что есть, то есть. Они стремятся залезть вам в голову и расставить все по местам, протерев влажной тряпочкой и накрыв салфеточками, придать вашим грязным мыслишкам пристойный вид.
Зажигай, Лондон, зажигай, сегодня я стяну трусики с той милой блондинки!
Знаете, это неправда.
Заткнитесь, паршивые ханжи.
Про нас снимают дешевые артхаусные фильмы, где мы колемся, нюхаем кокс в туалетах клубов, зависаем в подозрительных пабах и трахаемся со всеми подряд. Там и встречаем свою «большую и светлую», с которой, конечно же, никак не можем быть вместе, потому что у нее СПИД или рак легких. Сейчас это так же модно, как чахотка, содомия и томные поэты в девятнадцатом веке. В третьем тысячелетии мы целуемся на крыше, спим в мусорном баке, и читаем вслух Кафку с Кастанедой, ха. Жюри на кинофестивалях рыдают в платочки, и счастливый режиссер под вихрь оваций увозит десяток китчевых статуэток, не думая обо всех геях и лесбиянках, которые не «тоже люди», а «просто люди». Это не смешно, это грустно и хреново.
Честно говоря, я ненавижу кино и все сейчас выдумала, но ведь суть верно уловила, правда? Ходите в театры. Театры – они искреннее, они честнее.
Лондон – стремительный раскованный город. Свободные нравы, все очень толерантно, и никто не станет показывать пальцем на двух целующихся в «Старбаксе» девушек.
А все равно в глубине души вы, якобы нормальные, с облегчением думаете: «хорошо, что я не такой».
Вы – думаете, я – люблю. Кому из нас лучше, а?

…Я познакомилась с сердцем Ирэн прежде, чем с ней самой - по-настоящему.
В буквальном смысле.
Долгая это была история, включавшая в себя поистине самую психоделическую по своей сути и содержанию цепочку из десятка людей, начиная от французского атташе и заканчивая моим братом на пару с его неадекватным Шерлоком. И если бы худшей из бед был только этот фрик, любивший исключительно себя и свой мозг, а в хорошие дни – моего братца, но нет. Мне деликатно намекнули на причастность местного правительственного Того-Кого-Нельзя-Называть, загадочной тени с зонтом, скользившую над всем этим сборищем, призванным спасти одну-единственную человеческую жизнь – Ирэн.
Почти все так и было.
«Привет, митральный клапан Ирэн»,- сказала я. Клапан грустно промолчал, потому что был почти мертв, мечтал о преждевременной пенсии и требовал замены.
Кардиохирург Гарриетт Уотсон, еще одна из плеяды блестящих врачей семейства Уотсон («Генетика!»,- торжествующе восклицала порой мать, что означало и ее собственное призвание, и гордость), то есть я - была единственной кандидатурой по причине профессионализма, умения держать язык за зубами, родственных связей и множества темных тайн в прошлом, которые Серый Кардинал С Зонтом, неприятно и нечутко усмехаясь, обещал сохранить.
Так что я была первой, кто убедился в существовании у Ирэн сердца – настоящего, среднестатистического. Двести семьдесят сердечных грамм.
Для меня она была никем, я не запомнила ее лица.
Через пять недель на мой стол, за которым я не так уж часто и засиживалась, опустились букет лилий, шоколад и изящные длинные руки, к которым прилагалось такое же длинное, гибкое как плеть, тело, продолговатое лицо в окружении взъерошенных кудрей, рыжих, неровно оостриженных, и низкий, пробиравший до мурашек голос, которым она, - о, чудо – еще и говорила.
Пухлые губы, пребывавшие в постоянном движении, произносили какие-то слова о благодарности, признательности и прочем, прочем. Она умолкла на мгновение – я тут же пожалела об этом, зачарованная подвижностью ее рта – и вдруг спросила:
- Вы же любите белый шоколад?
- Да,- совершенно дезориентированная в пространстве и времени этим голосом и этой рыжиной, все же смогла ответить я.
Вот тут-то все и началось.
- Я так и знала,- усмешка у нее была самодовольной и пренебрежительной. Боже мой, она походила на Шерлока в юбке, с той же самой окружавшей его аурой всезнания и холодно-равнодушной неприступности, насмешливости и безрассудности. Шерлока с очаровательно округлой грудью, длинными ногами, которые, как параллельные прямые, не пересекались, Шерлока с блестящей зеленью глаз, с головокружительными запястьями с парой браслетов на каждом, с тонкой шеей, ямочка на которой могла приводить мысли к исключительно пошлому и предсказуемому финалу. Бедная моя мать, воспитавшая двух адреналинозависимых, я тоже подсела на эту иглу.
Я сглотнула и предложила сходить в кафе.
Она улыбнулась и вынесла встречное предложение.
Паб «Голубой карбункул».
…И ведь какая ирония - две белые дорожки, лезвием разделенные, все же оказались самым коротким путем к ее постели.

Это был мой первый секс, о котором я ничего не помнила, кроме карамельного запаха ее шеи и почему-то привкуса соли на губах, но факт оставался фактом – мы проснулись на клетчатых простынях. Ее простынях, от которых пахло конфетно-сладко, причудливо смешиваясь с ароматом табака.

- Будешь?

В поле зрения возникли пальцы, придвинувшие ко мне коробку Diplomaticos, полную толстеньких, плотно уложенных друг к другу кубинских сигар. Рядом – груда моей собственной одежды, бесстыдно смятая, содранная с моего тела. Откинувшись на подушки, я увидела Ирэн в кресле напротив – в шелковой изумрудной рубашке мужского покроя, в темных брюках в полоску, Ирэн еще больше походила на этого… Шерлока. Она курила дешевые крепкие Muratti, с наслаждением выдыхая синеватый дым и стряхивая пепел.

- Смотри,- говорит она.- Смотри.

Она вытягивает из губ сигарету и с силой прижимает ее тлевшим огоньком к лодыжке. Вздрагивает, выдыхает.

- Похоже на оргазм. Хочешь попробовать?

Ее тонкокостные лодыжки опоясывают неровные браслеты сигаретных ожогов – красноватые, вызывающие.

- Спасибо, мне хватило оргазмов на сегодня,- мрачно говорю я ей, сминая незажженную сигарету из собственной пачки. Табак осыпается на постель, а Ирэн смеется – смех у нее странный, всхлипами, почти истерический.

- Все, хватит!

Она вскакивает с кресла, сдирает с меня одеяло, хохочет – все ее тело приходит в беспокойное движение, смотреть – не наглядеться.

- Вперед, у нас куча дел!..

…и это самая странная ночь в моей жизни.

Развалившись на кожаном диване, мы смотрим «Звездные войны», похрустывая поп-корном из микроволновки, а после Ирэн, смеясь, носится по квартире с коробкой на голове и выкрикивает: «Люк, я твой отец!».

Она рассказывает о своем отце, швейцарском часовщике, и матери с ее предками из ирландских королей – конечно, я ей не верила. Древние короли, можете себе представить? Я сомневалась, что ее имя, звучавшее как две манерных пощечины, было настоящим, что уж тут о родителях… но я слушала, не перебивая, слова отдавались эхом в моей груди – я, кажется, все еще под кайфом.

Мы льнем друг к другу под тягуче-томный голос Джима Моррисона, певший об алабамской луне, горьковатый шлейф ее духов наполняет легкие. Глаза Ирэн как стекляшки, дешевые бусы, хочется тронуть – не зазвенят ли? Они совсем близко – Ирэн обхватывает меня невесомыми, полными страшной, необратимой хрупкости руками, стискивает шею, неожиданно сильно.

- Если ты меня разлюбишь,- серьезно говорит она,- я тебя убью.

С хрипом сглатываю.

Бойся, бойся.

В смазанном ритме вдоха-выдоха мы все еще кружимся в танце, пусть пришептывающий голос давно сменила тишина.

«Oh, don't ask why, Oh, don't ask why»

От ее хрипловатого Oh в солнечном сплетении густеет тепло, и выдоха не было – ее суховатые губы прикоснулись к моим.

Целовать – так с прикусом, до крови, любить – так уж навсегда. Жизнь слишком коротка, чтоб разменивать ее на сотню медных монеток, когда держишь в руке золотую.

Шелк водопадом скользит по мягкой коже, расстегивать эти пуговицы – словно печати срывать с адовых ворот. По-цыгански звенят крупные серьги, когда Ирэн вскидывает голову, и ей тоже страшно.

Бойся, бойся.

Голубоватая жилка на гибкой шее бьется, стоит прижать ее пальцами – и расслабленный вздох обжигает ухо.

Рубашка давно откинута прочь, к ней присоединяются и брюки, и мое измятое платье. И мы стоим, обвившись как два деревца, только потрескивание умолкшей пластинки и сбивчивое дыхание. Жестокие и нервные кровоточащие поцелуи, и жар тонких ее пальцев на моих бедрах сдирает кожу, оголяя нервы.

«I tell you we must die, I tell you we must die»

Мы делаем это прямо сейчас, детка. Как ты хочешь выжить, заглянув в вулкан?

Люблю россыпи ее золотых веснушек – особенно на хрупких, гордо вскинутых плечах, плавную линию шеи, ее пальцы, творящее волшебство, ее голос. Ее всю. От рыжей макушки до розовых пяток.

…Она исчезла следующим утром, а я проснулась в собственной постели. Мои запястья все еще пахли ее горьковатыми Neroli Portofino.

Флакончик я нашла в своей сумке.

Эксперимент провален. У нее нет сердца. Гарриетт.

Я знаю. ШХ

Но она умеет быть благодарной. ШХ

Я знаю. Гарриетт

- Это интересная история, милая моя,- бармен отставил высокий бокал, из которого удручающе цедил целую пинту сока и вежливо добавил,- но нам пора закрываться.

- Цени момент, Джон,- Гарриетт отодвинула стакан, льдинки жалобно звякнули.- Пока твой Шерлок все еще в коконе, но бабочка вот-вот вырвется на свободу.

- Он женат на своей работе,- вяло возразил Джон. Бармен, тонкой души человек, содрогнулся от отвращения к расхожим языковым штампам и вернулся к родственно поблескивающим бутылкам.

Гарриетт только фыркнула.

- Да, но трахает мозги всем остальным.

- Ребята?

- Ладно-ладно, зануда. Сколько там за выпивку этого пьянчуги, который имеет честь быть моим братом?..

Они вываливаются из паба в пронизывающий ветер осенней ночи. Ноги Джона заплетаются парой змей, асфальт под ними проседает песком и трясиной.

- Чертова погода,- задумчиво щурит темные глаза Гарриетт и поднимает воротник пальто, другой рукой придерживая брата, которого безжалостная гравитация манила к земле.- Ненавижу Лондон в это время года.

Джон либо согласно хрипел что-то на клингонском, либо его банально тошнило.

- Да, и не мешай «Джек Дэниэлс» с мартини в следующий раз,- хмыкнула она, не оборачиваясь на Джона, который как раз демонстрировал всей улице свой небогатый ужин.- Мы еще на твоем выпускном выяснили, что пить ты не умеешь, Кейт то платье тебе так и не простила. Как ты думаешь, стоит ли лететь в Ирландию, или отправиться автостопом? Только послушай, какие у них названия: Монахан, Голуэй, Типперэри… Все, как в сказках про фей… почему мы никогда не бывали там? Изумрудный остров… ты слышал? Поэзия имен.

- Ирландия?- сдавленно пробормотал Джон.- Не пори ерунды, ты даже из Лондона никогда не уезжала.

- Все верно, братец,- усмехается Гарриетт.- Но когда-нибудь пора начать жить.

***

- Что еще этим девушкам нужно?- глубокомысленно поинтересовался бармен паба «Голубой карбункул» у своего перевернутого отражения на дне пустого стакана, где еще полчаса назад плескалось виски Гарриетт. Стакан многозначительно помалкивал – он, как и бармен, мало что смыслил в загадочной женской душе.

«And must have whiskey, oh, you now why…»

URL комментария