Теперь спросите меня: в чём счастье на земле? В познании (с) К.С. Станиславский
10.12.2009 в 00:59
Пишет Китахара:Парадоксы и вероятности
Мне очень стремно, потому что там, в тексте, не все про отп, но и про отп в том числе. Надеюсь, придется ко двору.
Написано по заявке пользователя Галогенида на вот этом фесте. И вот так вот смело и нагло выложено сюда только потому, что мы с Гало условились выложить все, что у нас обоих нанычковалось, и потом "бояться вместе" (с), ожидая реакции.
И последнее: в текст случайно попал мой восьмой пункт (свечи) из новогоднего отп-феста. Но это же не очень страшно, правда? К фесту я попробую написать что-нибудь еще, более соответствующее заданной теме. И более оптимистичное.
Название: Парадоксы и вероятности
Автор:не умеет написать про пироженку без апокалипсиса Китахара
Размер: 10 вордовских страниц 10-м кеглем.
Рейтинг: R
Пейринг: Мастер/Люси, Доктор/Мастер, Мастер/Мастер
Предупреждение: целых два матерных слова. Ладно, три. Нет, все-таки четыре. И еще Master-centric. И AU. Если честно, целых три AU в пределах одного парадокса.
...Итак, армия Токлофанов проваливается сквозь разлом в ткани пространства и времени (Мастеру нравится мысленно повторять эти слова на все лады, осознавая, что он всему причиной: разрыв в пространстве, разрыв во времени, в ткани пространства и времени, в этом есть четкий ритм): маленькие сияющие шарики, милые смертоносные штучки летят вниз, чтобы уничтожить породившее их человеческое племя. О да, нужен был конец Вселенной, чтобы оправдать в глазах Мастера то внимание, которое люди веками получали от Доктора.
- Уничтожить десятую часть населения Земли! – Мастер счастливо улыбается.
В улыбке, должно быть, читаются сумасшествие и одержимость, но так и должно быть. Сумасшествие и одержимость – это так весело, и это теперь основной концепт его имиджа. Предвыборная кампания закончилась, дети мои, Премьер-министр приступает к выполнению обещаний.
На высоте, на которой завис «Вэлиант», сквозь толстые стены и герметичные иллюминаторы Мастер слышит, как Земля заходится криком. Вопли заглушают барабаны, они звучат в голове, сливаются в один сплошной стон, всхлип, плач – и в этой беспощадной волне тонут и барабаны, и барабанщик, кем бы ни был этот ублюдок, не дающий ни дня покоя.
И Мастер улыбается, и улыбается, и заставляет состарившегося Доктора подняться на ноги, и стать рядом с ним у окна, чтобы увидеть, как все хорошо.
Какая часть людей внизу – прямые предки Токлофанов? О, отследить практически невозможно, но, по большому счету, каждый убитый сегодня, - пра-пра-пра-пра-устанешь-повторять-сколько-миллионов-раз-пра какого-нибудь из симпатичных стальных мячиков, вооруженных лезвиями и лазерами.
Но ни один Токлофан не исчезает, убив своего предка, и время не встает на дыбы, и чистильщики не приходят, чтобы вернуть все на круги своя.
Мастер создал этот парадокс – и парадокс стабилен.
Ночью тихо скрипят двери спальни.
Не открывая глаз, Мастер думает о том, какого рожна все таинственные появления всегда происходят ночью. Люси хватает его за руку, ее пальцы подрагивают (у кого-то в такой ситуации обязательно должны подрагивать пальцы, но не у Мастера же, а больше здесь никого нет, так что все чертовски правильно).
Мысленно приказав Люси лежать тихо, он отцепляет ее руку от своей и встает с постели. Глаза открывать по-прежнему не хочется, потому что, кто бы ни пришел, раз он смог преодолеть человеческую охрану и Токлофанов, ничего хорошего ждать не приходится.
Мастер ощупью обходит кровать и останавливается лицом к двери. Он чувствует, как невидимый кто-то стоит у порога, слышит, как сильно, размеренно стучат два невидимых сердца.
Мастер усмехается и открывает глаза, чтобы посмотреть, как Доктору это удалось.
И видит самого себя, вальяжно прислонившегося к дверному косяку.
- Здравствуй, - говорит Мастер у дверей. – Давно не виделись.
Они сидят за столом напротив. Одинаковые руки лежат на столешнице, протянутые друг к другу. (Правая к левой и левая к правой, мысленно уточняет двойник Мастера за секунду до того, как сам Мастер успевает об этом подумать.)
- Когда ты активировал парадокс, - говорит другой Мастер.
- Стенки между мирами истончились, - отвечает здешний.
- Верно. И я смог пройти, чтобы дать тебе это, - правая рука соскальзывает со стола. Другой Мастер вынимает из кармана черного пиджака телепортационный браслет.
- Снял с мертвого капитана? – утверждает Мастер.
- С мертвой Марты Джонс.
Мастер досадливо прикусывает губу. Не настолько параллельный мир, чтобы так ошибиться с догадкой.
- Ты сейчас в центре парадокса. Линия времени от момента включения Машины искривилась. Ты мог бы возвращаться по ней в любой миг от начала отсчета.
- Нет проблемы в том, чтобы расфиксировать координаты Тардис, тем более теперь, с отверткой Доктора. Но Тардис нельзя убирать из центра парадокса, - Мастер жадно тянется к своему двойнику. – Давай сюда браслет. Как собираешься вернуться обратно? Нет-нет, дай угадаю. На левой.
Другой Мастер качает головой (Мастер находит этот жест совершенно очаровательным) и закатывает правый рукав. На запястье точно такой же браслет, как тот, что лежит на столе.
- Ничего не стоило собрать копию. Кстати, на твоем экземпляре уже заданы координаты события.
- Которое создаст тебя.
- Твоя страховка. Каждый альтернативный поступок.
- Это отдельный мир.
- И стенки между мирами так тонки. Ты представить себе не можешь, как легко их порвать, если действовать достаточно настойчиво.
- Звучит двусмысленно.
Двойник улыбается – точь-в-точь как Гарольд Саксон с экранов телевизоров. Мастер встает, обходит стол и наклоняется – к самому себе. Замирает на секунду, глядя в глаза двойника.
- Мы в центре парадокса, - другой Мастер пренебрежительно кривится. – Не стесняйся.
Губы у Мастера тонкие и твердые (нижняя к нижней, верхняя к верхней, зачем-то уточняет двойник, прежде чем Мастер успевает подумать об этой же чуши), язык – теплый и влажный.
Через секунду после того, как рука Мастера вцепляется в волосы двойнику, за миг до того, как они успевают прикоснуться лбом ко лбу, под пальцами и губами остается пустота.
Прелесть пребывания в сердце парадокса в том, что спешить некуда.
Мастер изучает браслет – впрочем, там нечего изучать. Единственная особенность – крайне неприятная – заключается в том, что перемещения при помощи этой вещицы возможны только в прошлое и только в пределах текущей временной ветки. Мастер догадывается, что попытка расфиксировать координаты приведет к самоуничтожению объекта.
По правде сказать, это даже лестно – быть перехитренным самим собой. И приятно осознавать, что одна из его параллельных версий умеет настолько безупречно защищать свое существование: выход этого Мастера за рамки парадокса может привести к непредсказуемым последствиям для всех альтернативных вариантов.
И все-таки Мастера уже порядком достали все эти зафиксированные координаты.
Проходит пару месяцев, прежде чем Мастер окончательно решает перенестись к отстроенной двойником точке. Это почти что самое начало, полчаса после запуска Машины, пространственно – пригород Лондона.
(Чертов Лондон, Биг Бен, Тауэр, Колесо обозрения. Далеки, кибермены, что-там-еще-нужное-добавить, Мастер уже не удивляется тому, с какой регулярностью эта точка реальности притягивает весь существующий во Вселенной пиздец.
Вот взять хотя бы самого Мастера.)
Сильный ветер треплет полы плаща.
Мастер аккуратно застегивает верхнюю пуговицу, поправляет рукав и озирается. В небе висит «Вэлиант», в сторону Лондона нестройными рядами летят Токлофаны. Прекрасное зрелище.
О, а это уже интересней.
На зеленом газоне, сжимая кулаки (бессильно, напоминает себе Мастер, это называется «бессильно», что за чудесное слово), спиной к Мастеру стоит Марта Джонс.
- Я тебя поймал, - говорит Мастер, вынимая из кармана лазерную отвертку. Он просто не может ничего не сказать, это бы испортило все удовольствие от момента.
Марта медленно оборачивается. В эту минуту Мастеру жаль, что у Марты такой темный цвет кожи – было бы приятно увидеть, как с ее лица схлынут краски, а так ничего не разберешь.
- Как ты здесь?..
Что за морока с этими внешними девайсами, думает Мастер, поднимая левую руку так, чтобы стало видно браслет. Закатай рукав, поправь рукав - страшно неудобно, сплошная суета.
Отчаянье и непонимание в глазах Марты такие правильные.
Мастер улыбается, надеясь, что улыбка выглядит сочувственной, потому что это бы очень подходило к случаю, и нажимает на кнопку (на спусковой крючок?) до того, как в голове раздаются первые звуки барабанного туша.
Возвращение в исходную точку проходит на удивление болезненно.
Мастер опирается о стол в зале совещаний и ослабляет узел галстука. Ему душно, у него раскалывается голова, тошнота подкатывает к горлу.
О да, он не он был бы, если бы не устроил самому себе какой-нибудь сюрприз с побочными эффектами.
Из угла, в котором стоит палатка Доктора, – Мастер считает палатку хорошей, достаточно унизительной шуткой – доносится шорох.
Мастер резко оборачивается (мир расплывается цветным пятном, а потом стремительно фокусируется обратно, головная боль становится сильнее). Старый – теперь во всем смыслах - враг сидит на полу и пристально смотрит на Мастера, сузив глаза.
Было бы забавно, если бы у Доктора были молодые глаза. Молодые глаза на старом лице с дряблой обвисшей кожей – такое милое надругательство над природой.
Но глаза у Доктора и так старые, всегда старые, потому именно сейчас – он выглядит слишком правильно.
И в этих старых глазах читается извечное «Я могу помочь».
И за это его следует ударить.
Мастер делает шаг вперед, занося руку – и со стоном хватается за виски, оседая на пол.
(Возвращение в исходную точку проходит на удивление болезненно.
Мастер опирается о стол в зале совещаний и ослабляет узел галстука. Ему душно, у него раскалывается голова, тошнота подкатывает к горлу.
О да, он не он был бы, если бы не устроил самому себе какой-нибудь сюрприз с побочными эффектами.
Из угла, в котором стоит палатка Доктора, – Мастер считает палатку хорошей, достаточно унизительной шуткой – доносится шорох.
Преодолев слабость, Мастер оборачивается на звук и, победно улыбаясь, достает из кармана телепортационный браслет, снятый с руки Марты Джонс.
Мастер улыбается, когда Доктор закрывает лицо ладонями, Мастер улыбается, когда плечи Доктора вздрагивают и замирают. У Мастера есть причина улыбаться, в конце концов.
- Мне жаль, мне так жаль, - говорит он, стараясь скопировать интонацию Доктора.
Доктор молча залезает обратно в палатку.
Ничего, он еще заговорит, у Мастера целая вечность для того, чтобы его заставить.
В назначенный час тысячи ракет устремляются в небеса, готовые завоевывать Вселенную.
Мастер стоит на палубе «Вэлианта», обнимая Люси за талию (Люси выглядит испуганной, счастливой и очень, очень красивой).
- И в небесах будет новый Галлифрей, - говорит Мастер, отворачиваясь от иллюминатора.
Доктор сидит на полу, прислонившись спиной к ножке стола.
Доктор смотрит в пустоту.
Интересно, он видит Пустоту или только притворяется?
Мастер подумал бы об этом, но смотреть (слушать), как под бесконечный барабанный бой его армия устремляется в Великий Поход, намного интересней.
Спустя десять лет, завоевав четверть Вселенной, Мастер все еще не может добиться ни слова от старого врага. Он часами сидит на полу, схватив Доктора за плечи, прижавшись лбом к его лбу: шепчет, издевается, напоминает, кричит, спрашивает, убеждает, обещает, угрожает.
Иногда даже просит.
Доктор молчит.
Люси стоит в углу, все еще очень красивая в очередном красном платье, и на ее лице написана жалость.
Прелесть пребывания в сердце парадокса в том, что спешить некуда, но через тридцать лет Мастер понимает, что Вселенная, наполненная барабанами и молчанием – это совсем не то, чего он хотел.
Разочарование заставляет его отдавать все новые и новые приказы об уничтожении, разочарование звучит эхом к каждому удару сердец.
Люси, все еще очень красивая, в красном платье, открывающем желтоватую кожу костлявых плеч, сложив морщинистые руки в молитвенном жесте, просит Мастера сделать хоть что-нибудь, чтобы вернуть ей молодость.
Мастер улыбается и напоминает Люси, что таблетки нужно принимать три раза в день, иначе она умрет.
- Будь ты проклят, - шепчет она, и Мастер обнимает ее, крепко прижимая к себе. Он немного боится, что хрупкая Люси рассыплется в его руках, и тогда ему больше не по кому будет отсчитывать правильное время.
Доктор молчит.
В какой-то из дней Мастер, Император половины Вселенной, понимает, что сыт этими двоими по горло.
Люси проводит все больше времени с Доктором. Она смотрит ему в глаза, словно действительно может там что-то разглядеть.
Теперь они выглядят почти одинаково старыми.
И да, блядь, да: Мастер сыт по горло ими обоими.
Тогда он вытягивает из сейфа телепортационный браслет Марты Джонс, фиксирует координаты на нужной точке – и переносится к самому началу этого временного витка, туда, где получил браслет от самого себя.
И немножко, совсем чуть-чуть лжет себе во имя своей же безопасности.
Вернувшись обратно, он сразу натыкается на Люси.
Она стоит напротив, направив пистолет ему в голову (где, мать ее, она взяла пистолет?..), старческие руки мелко дрожат.
- Не глупи, дорогая, - говорит Мастер насмешливо, и это последнее, что он говорит.
Доктор неслышно появляется откуда-то сбоку – молодой, сильный, такой, каким был последний раз много лет назад. Он обнимает Люси за плечи и шепчет, глядя на Мастера невыразимо печальными щенячьими глазами:
- Мне так жаль.
Завороженный, Мастер не успевает даже подумать о том, чтобы телепортироваться или позвать Токлофанов, когда Люси нажимает на спусковой крючок, пуская пулю ему в лоб.)
Стоя на коленях в конференц-зале, Мастер ошалело трясет головой. Он оглядывает по сторонам: все те же стены, тот же стол для совещаний.
Напротив, возле нелепой палатки, сидит Доктор. Доктор внимательно смотрит на Мастера, слегка подавшись вперед.
Мастер чувствует себя так, словно в его голове только что взорвалась Вселенная, сжатая до точки.
Наверное, он выглядит так жалко, что Доктор хочет что-то сказать. После сорока лет (двух месяцев?) молчания он наконец открывает рот, чтобы…
Чтобы какой-то ублюдок из военных решил позвонить Мастеру именно в этот момент.
Мастер засовывает руку в карман плаща, чтобы вытянуть телефон, и натыкается на телепортационный браслет, снятый с Марты Джонс.
Ну хоть что-то правильно.
- Сэр, нам поступили сведения о том, что Марту Джонс видели во Франции. Сэр, какие будут…
Мастер роняет телефон и медленно встает, опираясь на ближайший стул.
Нет, нихрена не правильно. Марта Джонс умерла два месяца (десять минут? сорок лет?) назад.
Но Марту Джонс видели во Франции.
- Сэр?.. Сэр?.. – надрывается трубка.
Мастер поднимает телефон, отключает его, аккуратно кладет в карман и тогда – только тогда – позволяет себе нервно рассмеяться.
Парадокс стабилен.
Парадокс слишком стабилен.
Мастер строит все больше и больше ракет для завоевания новых миров.
Токлофаны убивают, потому что это весело.
Доктор молчит, Марта Джонс партизанит, Люси вьется рядом – каждый день чуть более безумная, чем вчера, всегда в красном платье.
Мастер не может теперь избавиться от мысли, что Люси должна ходить только в красном.
Мастер не может избавиться от мысли, что Люси вообще не должна ходить по земле. Или по «Вэлианту», если быть точным.
Раньше он воспринимал ее как приятный бонус, специальное предложение от этой точки пространства и времени: вроде мармеладок, или кофе с молоком, или хорошей музыки, или всего этого одновременно.
Теперь Мастер не может выкинуть выстрел, которого не было, из головы. (Как буквально, о господи, если учесть, куда целилась Люси.)
Он смотрит на молодую Люси – и видит ее старой, увядшей, костлявой, как Смерть из страшных сказок.
И Мастер, который никогда не мог устоять перед притягательностью смерти, глядя на Люси, никак не поймет, чего ему хочется больше: постоянно прикасаться к ней, целовать, сжимать в объятьях так, чтобы она не смогла вырваться – или избивать, рыча от обиды и злости.
Потому он делает то одно, то другое, получая примерно одинаковое удовольствие.
Но Люси из этой временной ветки никак не может понять, за что ей все это, и с каждым днем становится чуть безумнее, чем вчера.
В конце концов, Мастер решает, что, возможно, убил вовсе не ту женщину.
Этот момент из прошлого кажется достаточно красивым: Люси сидит на низком табурете у зеркала, расчесывая светлые волосы.
Она вздрагивает, увидев Мастера у себя за спиной.
- Гарри? – Люси удивленно поднимает брови. – Что случилось?..
Мастер кладет руки ей на плечи (все то же красное-блядь-платье с открытыми плечами) и, глядя в испуганные глаза отражения Люси, говорит:
- Я люблю тебя, детка, - прежде, чем свернуть ей шею.
На этот раз Мастер знает, чего ждать, если все снова пойдет не так, как хотелось, потому возвращается прямиком к себе в спальню. Он вытягивается на кровати во весь рост и закрывает глаза, ожидая боли.
Боль приходит, конечно.
Боль никогда не обманывает ничьих ожиданий.
(Мастер лежит, зажмурившись, сжав голову ладонями, и пережидает, пока приступ пройдет. Когда становится немного легче, он открывает глаза – и видит на другой стороне широкой кровати Люси, одетую в новое красное платье, которое он подарил ей сегодня утром.
Люси смотрит на него широко распахнутыми мертвыми глазами.
Мастер обнимает уже холодное тело. По тому, как откидывается назад голова Люси, становится понятно, что у нее сломана шея.
Мастер прижимает женщину к себе и начинает медленно укачивать, думая о том, что раньше воспринимал ее как приятный бонус, специальное предложение от этой точки пространства и времени: вроде мармеладок, или кофе с молоком, или хорошей музыки, или всего этого одновременно.
Мастер очень не любит, когда у него отбирают то, что приносит удовольствие.
Он не знает («Не помнит», - эхом звучит в голове), кто убил Люси, но платить за это придется всему миру.
В следующие несколько месяцев Мастер бросает все силы на то, чтобы поймать Марту Джонс, но Марта Джонс, кажется неуловима. Даже уничтожив Японию, где, по слухам, скрывается Марта, Мастеру не удается убить живучую спутницу Доктора.
Еще Мастеру нравится сидеть на стуле напротив палатки Доктора, глядя сверху вниз на своего старого (теперь - во всех смыслах) врага, и говорить, говорить: о том, сколько еще людей погибло, сколько построено ракет, о том, как здорово будет, когда в небесах засияет новый Галлифрей.
Доктор молчит, и Мастеру не остается ничего, кроме как уходить раз за разом, кривясь от досады.
Правда в том, что теперь, кроме Доктора, ему не с кем поговорить.
И Мастер продолжает преследовать Марту Джонс все настойчивей и яростней, потому что это ведь чертовски несправедливо: компаньонка Доктора все еще жива, а Люси больше нет.
Он находит Марту на исходе первого года правления.
Вернее, Марта приходит сама. Она появляется на борту «Вэлианта», прямо в конференц-зале, когда Мастер пьет кофе, сидя за столом. Охрана не успевает навести на нее оружие: Марта очень хорошо, очень метко, очень быстро стреляет.
Охранников всего двое.
Было всего двое.
Мастер отстраненно думает о том, что, возможно, не гоняй он ее так весь последний год, у Марты не было бы шанса научиться блестяще обращаться с оружием.
Мастер пытается встать.
- Сидеть! – рявкает Марта. – Руки на стол. И только попробуй позвать своих маленьких друзей…
Она многозначительно указывает взглядом на пистолет в своих руках.
- Ты успела стать очень крутой, - замечает Мастер. – И, хотя это выглядит довольно безвкусно, тебе идет, должен признать.
Марта приказывает (приказывает, именно так) своей матери освободить Джека и уничтожить Парадокс-Машину. Франсин выбегает из комнаты.
Мастер оглядывается на Доктора: тот стоит под лестницей, наблюдая за происходящим, и по его лицу видно, что действия Марты – полная отсебятина.
Но Доктор, видимо, не против. Он, кажется, надеется разобраться с этим позже.
- Я могу помочь, - произносит Доктор одними губами.
Мастер искренне смеется, и тут «Вэлиант» сильно встряхивает.
- У них получилось! – кричит Марта.
- Все на пол, - Доктор хватается за перила.
Мастера сбрасывает под стол. Лежа на полу, он смотрит, как стремительно молодеет вцепившийся в поручень Доктор.
Время возвращается на год назад.
Парадокс разрушен.
Доктор отвоевывает Мастера у всех: у семьи Марты, рвущейся совершить казнь здесь и сейчас, у Джека, настаивающего на том, что его стоит посадить в кандалы. Доктор становится перед Мастером, когда Франсин хочет выстрелить из пистолета Марты – и Франсин не осмеливается.
Закованного в наручники Мастера отводят на борт Тардис. Едва он заходит внутрь, Тардис начинает свистеть и дрожать. Тардис кричит. Она его ненавидит.
Доктор нежно гладит консоль и шепчет на галлифейском:
- Я могу ему помочь.
Мастер думает только о том, что ему делать с чертовыми барабанами в этом замкнутом пространстве.
Когда Доктор привязывает его к креслу возле консоли, Мастер даже шутит о сексуальных фантазиях своего тюремщика.
Доктор грустно улыбается и гладит Мастера по щеке.
А потом просит Тардис открыть свое сердце.
Мастер пытается зажмуриться, но не успевает.
Он смотрит в завихрения Временной Воронки – и никак не может оторвать взгляд. Барабаны стучат невыносимо громко, неистово, Воронка кружится перед глазами, и сквозь голову Мастера несется Время – сбывшееся, будущее, возможное.
Время поглощает барабаны - и Мастер кричит до тех пор, пока не теряет сознание.
Вселенная наполнена чувством вины.
Чувство вины становится причиной боли.
Или, может быть, наоборот: когда Доктор в присутствии Мастера задумывается на секунду о гибели Галлифрея, Мастер начинает плакать и умоляет убить его.
Теперь Доктор в присутствии Мастера всегда весел. Но улыбка выглядит приклеенной, резиновой, неживой – какой угодно, но только не искренней.
Мастер прячется в самой дальней комнате Тардис и сидит там в темноте, уткнувшись лицом в колени.
Правда в том, что барабанов больше нет, ничто не зовет к войне – и нечем больше оправдать то, что уже сделано.
Мастеру кажется, что Воронка все еще клубится у него в голове. (Возможно, так оно и есть.) Все, кого он убил, чьих лиц даже не видел, выныривают из темноты, чтобы сказать ему о том, как они его ненавидят.
Мастеру кажется, что он сходит с ума.
Что он сходит с ума - еще больше.
Он сидит в темноте, надеясь, что шепот утихнет, и боль пройдет, и вина, эта неподъемная вина канет куда-нибудь к чертям, но ничего не утихает и не проходит.
Он плачет, как ребенок, спрятавшийся в чулане со своей детской обидой. Да, "как ребенок" – это его последняя мысль.
А потом что-то случается.
Мастер снизу вверх с любопытством смотрит на стоящего в дверном проеме мужчину. Мужчина включает в комнате свет.
- Ты как? – спрашивает он тихо и очень грустно.
Мастер трет кулаком глаза. Кажется, он плакал. Вот ведь глупость - реветь, как девчонка.
- Здравствуй, - говорит Мастер, улыбаясь. – Я Мастер. А как тебя зовут?
Собеседник удивленно открывает рот. Мастер хмурится: ну что такого странного он спросил?
Мужчина быстро подходит, садится на корточки и прикасается пальцами к вискам Мастера.
Это немного щекотно, и Мастер хихикает.
Мужчина берет его за плечи, долго вглядывается в его лицо, а потом с тихим всхлипом прижимает к себе.
Мастер едва заметно пожимает плечами.
Взрослые такие странные.
С Доктором, в общем-то, никогда не скучно.
Он возит Мастера во всякие интересные места, показывает ему разных диковинных существ. Иногда, конечно, приходится побегать, но и это очень весело.
Машина, в которой они путешествуют, называется Тардис, и иногда Доктор берет на борт всяких женщин. Они бывают довольно милыми, но почему-то каждой Доктор говорит первым делом: «Не вздумай пялиться». Он думает, что Мастер не слышит, но Мастер всё-всё слышит, и считает, что это очень забавно.
Однажды в Тардис появляется красивая темнокожая женщина в военной форме. Увидев Мастера, она моментально выхватывает пистолет.
- Марта, нет! – кричит Доктор.
- Ты держишь его просто так! Даже не в наручниках! – вне себя от ярости кричит женщина.
Доктор закрывает Мастера собой, хватает ее за руки и долго говорит, что это совсем не тот человек, что произошла катастрофа и Мастер теперь уже не может никому причинить вреда.
Женщина говорит Доктору много обидных, злых слов, а потом уходит из Тардис, умудрившись на прощанье хлопнуть дверью.
И когда она уходит, Мастер садится на пол и начинает реветь: он очень испугался.
Доктор обнимает его и неловко гладит по голове, шепча, что все хорошо.
Если Мастер просит какую-нибудь игрушку, Доктор почему-то очень расстраивается.
Мастер не может понять, что плохого в автомобиле на радиоуправлении, или в воздушном змее, или в роботе-трансформере.
Но лучше пусть их у него не будет, если из-за этого у Доктора такое огорченное лицо.
Когда Мастер видит, что расстроил Доктора, он всегда забирается к нему на колени, обнимает за шею и целует в щеку.
Доктор после этого почему-то всегда очень тяжело, болезненно вздыхает. Но не возражает.
Вот и славно.
Однажды Доктор, поддавшись на уговоры, ведет его в парк развлечений.
Мастер радостно визжит, катаясь на каруселях и американских горках. В тире он выигрывает плюшевого мишку, а потом съедает целых три мороженых.
Ему кажется, что люди вокруг странно на него смотрят.
- Почему они пялятся? – дергая Доктора за рукав, спрашивает Мастер.
Доктор кривится, как от зубной боли.
- Не обращай внимания. Это очень глупые люди.
На обратном пути в Тардис Доктор непривычно молчит, потому Мастеру ничего не стоит выпросить у него коробку ужасно аппетитных на вид пирожных-корзинок - с белым кремом и вишенкой на макушке.
Позже, сидя на кухне в Тардис, Мастер болтает ногами, ест пирожное и всё говорит о том, какой это был замечательный день.
А Доктор выглядит очень несчастным, и Мастер совсем не понимает, в чем причина. Потому делает единственное, что кажется ему правильным.
- Хочешь? – сложив ладони лодочкой, он доверчиво протягивает Доктору пирожное. – Оно вкусное.
В глазах Доктора мелькает что-то непонятное. Он наклоняется и губами снимает с пирожного вишенку.
Мастеру это кажется милым – и он смеется.
Доктор вылизывает из корзинки крем, глядя Мастеру в глаза. Губы и язык у мужчины уже совсем белые. И в крошках.
Мастер завороженно следит за этой игрой, а потом решает присоединиться. Он наклоняется и быстро слизывает с губ Доктора крем.
Доктор хватает его за плечи и притягивает к себе. Пирожное выпадает у Мастера из рук, и он еще успевает огорчиться по этому поводу.
Потом Доктор его целует.
Язык и губы Доктора сладкие от крема, очень вкусные и нежные.
Мастер закрывает глаза, пытаясь распробовать незнакомые ощущения.
Доктор отстраняется, берет его руки в свои – и облизывает каждый испачканный кремом палец.
Мастер чувствует, что заливается краской, но тут Доктор прерывает свое занятие и вздыхает как-то особенно тяжело.
Мастер не понимает, почему в глазах его друга стоят слезы.
Доктор шепчет: «Прости». И быстро выходит из кухни.
Впоследствии они никогда не обсуждают этот момент, но Мастеру очень приятно думать, что у них есть общая тайна.
Все заканчивается так же глупо, странно, необъяснимо, как началось.
На Рождество Доктор притаскивает небольшую елку и целый ящик игрушек. Смеясь от радости, Мастер развешивает мишуру на консоли. В кухне готовится рождественский ужин, Доктор зажигает свечи, без умолку болтая о том, что каждый год, каждое Рождество происходит какая-то хрень. Так и говорит – «хрень», а потом с виноватым видом прижимает ладонь к губам и бормочет: «Ты этого не слышал». Мастер хихикает и делает вид, что нет, конечно же, не слышал.
Так вот, каждое Рождество что-то происходит: то Сикоракс нападет, то плотоядные пауки, то «Титаник» с неба рухнет.
Доктор забывается и начинает красочно расписывать, как спасал мир от пришельцев. Мастер восхищенно слушает, хотя подозревает, что половина историй – выдумка.
- На самом деле, - смеется Доктор. – Единственное действительно спокойное Рождество я провел с тобой на «Вэлианте».
И замирает, поняв, что сболтнул лишнего.
Мастер роняет игрушку, которую держал в руках.
И голоса в голове начинают плакать, обвинять, требовать – так, словно только этого и ждали.
Откуда-то издалека приближается неумолимый барабанный бой.
И Мастер кричит, кричит, кричит – пока не теряет сознание.
Он приходит в себя, сидя в каком-то кресле.
Он чувствует, как что-то железное сжимает ему голову.
(Голоса и барабаны соревнуются по громкости.)
Конвертер, догадывается Мастер и силится улыбнуться.
Стать человеком – это всегда безотказный вариант.
Мастер открывает глаза и видит Доктора. Доктор плачет.
- Мне так жаль, - говорит он. – Мне так жаль.
- Но ты помог, - возражает Мастер.
Доктор порывисто целует его в лоб и нажимает на кнопку.
Дальше – только боль.
И никакой вины.)
Мастер катается по постели и воет.
Нет, нет, нет, только не так, пожалуйста, только не так.
- Гарри, что с тобой, что с тобой? – перепуганная Люси тормошит его за плечо.
Живая Люси, в гребаном красном платье и с тщательно замазанным синяком под глазом.
Мастер хватает ее в охапку и целует, пока хватает воздуха.
Живая Люси.
Парадокс стабилен.
Прекрасный, прекрасный парадокс.
Мастер решает больше не испытывать вероятности.
Он уничтожает оба браслета – вернее, один браслет, снятый с Марты Джонс в одной и той же точке реальности и умноженный парадоксом надвое.
Он не зря слывет отличным гипнотизером: это ужасно трудно, но ему удается запереть все ложные воспоминания в самый дальний угол сознания. Запереть и заглушить привычными, до дрожи любимыми барабанами.
Мастер успешно убеждает себя в том, что время внутри парадокса движется по прямой – и с момента активации Машины Мастер прожил ровно 99 дней. И ни одного из них – дважды.
Порабощенное население Земли строит ракеты.
Токлофаны убивают в свое удовольствие.
Люси носит красное платье и сходит с ума.
Марта Джонс партизанит.
Доктор молчит.
Положительно, этот вариант Вселенной идеален.
URL записиМне очень стремно, потому что там, в тексте, не все про отп, но и про отп в том числе. Надеюсь, придется ко двору.
Написано по заявке пользователя Галогенида на вот этом фесте. И вот так вот смело и нагло выложено сюда только потому, что мы с Гало условились выложить все, что у нас обоих нанычковалось, и потом "бояться вместе" (с), ожидая реакции.
И последнее: в текст случайно попал мой восьмой пункт (свечи) из новогоднего отп-феста. Но это же не очень страшно, правда? К фесту я попробую написать что-нибудь еще, более соответствующее заданной теме. И более оптимистичное.
Название: Парадоксы и вероятности
Автор:
Размер: 10 вордовских страниц 10-м кеглем.
Рейтинг: R
Пейринг: Мастер/Люси, Доктор/Мастер, Мастер/Мастер
Предупреждение: целых два матерных слова. Ладно, три. Нет, все-таки четыре. И еще Master-centric. И AU. Если честно, целых три AU в пределах одного парадокса.
...Итак, армия Токлофанов проваливается сквозь разлом в ткани пространства и времени (Мастеру нравится мысленно повторять эти слова на все лады, осознавая, что он всему причиной: разрыв в пространстве, разрыв во времени, в ткани пространства и времени, в этом есть четкий ритм): маленькие сияющие шарики, милые смертоносные штучки летят вниз, чтобы уничтожить породившее их человеческое племя. О да, нужен был конец Вселенной, чтобы оправдать в глазах Мастера то внимание, которое люди веками получали от Доктора.
- Уничтожить десятую часть населения Земли! – Мастер счастливо улыбается.
В улыбке, должно быть, читаются сумасшествие и одержимость, но так и должно быть. Сумасшествие и одержимость – это так весело, и это теперь основной концепт его имиджа. Предвыборная кампания закончилась, дети мои, Премьер-министр приступает к выполнению обещаний.
На высоте, на которой завис «Вэлиант», сквозь толстые стены и герметичные иллюминаторы Мастер слышит, как Земля заходится криком. Вопли заглушают барабаны, они звучат в голове, сливаются в один сплошной стон, всхлип, плач – и в этой беспощадной волне тонут и барабаны, и барабанщик, кем бы ни был этот ублюдок, не дающий ни дня покоя.
И Мастер улыбается, и улыбается, и заставляет состарившегося Доктора подняться на ноги, и стать рядом с ним у окна, чтобы увидеть, как все хорошо.
Какая часть людей внизу – прямые предки Токлофанов? О, отследить практически невозможно, но, по большому счету, каждый убитый сегодня, - пра-пра-пра-пра-устанешь-повторять-сколько-миллионов-раз-пра какого-нибудь из симпатичных стальных мячиков, вооруженных лезвиями и лазерами.
Но ни один Токлофан не исчезает, убив своего предка, и время не встает на дыбы, и чистильщики не приходят, чтобы вернуть все на круги своя.
Мастер создал этот парадокс – и парадокс стабилен.
Ночью тихо скрипят двери спальни.
Не открывая глаз, Мастер думает о том, какого рожна все таинственные появления всегда происходят ночью. Люси хватает его за руку, ее пальцы подрагивают (у кого-то в такой ситуации обязательно должны подрагивать пальцы, но не у Мастера же, а больше здесь никого нет, так что все чертовски правильно).
Мысленно приказав Люси лежать тихо, он отцепляет ее руку от своей и встает с постели. Глаза открывать по-прежнему не хочется, потому что, кто бы ни пришел, раз он смог преодолеть человеческую охрану и Токлофанов, ничего хорошего ждать не приходится.
Мастер ощупью обходит кровать и останавливается лицом к двери. Он чувствует, как невидимый кто-то стоит у порога, слышит, как сильно, размеренно стучат два невидимых сердца.
Мастер усмехается и открывает глаза, чтобы посмотреть, как Доктору это удалось.
И видит самого себя, вальяжно прислонившегося к дверному косяку.
- Здравствуй, - говорит Мастер у дверей. – Давно не виделись.
Они сидят за столом напротив. Одинаковые руки лежат на столешнице, протянутые друг к другу. (Правая к левой и левая к правой, мысленно уточняет двойник Мастера за секунду до того, как сам Мастер успевает об этом подумать.)
- Когда ты активировал парадокс, - говорит другой Мастер.
- Стенки между мирами истончились, - отвечает здешний.
- Верно. И я смог пройти, чтобы дать тебе это, - правая рука соскальзывает со стола. Другой Мастер вынимает из кармана черного пиджака телепортационный браслет.
- Снял с мертвого капитана? – утверждает Мастер.
- С мертвой Марты Джонс.
Мастер досадливо прикусывает губу. Не настолько параллельный мир, чтобы так ошибиться с догадкой.
- Ты сейчас в центре парадокса. Линия времени от момента включения Машины искривилась. Ты мог бы возвращаться по ней в любой миг от начала отсчета.
- Нет проблемы в том, чтобы расфиксировать координаты Тардис, тем более теперь, с отверткой Доктора. Но Тардис нельзя убирать из центра парадокса, - Мастер жадно тянется к своему двойнику. – Давай сюда браслет. Как собираешься вернуться обратно? Нет-нет, дай угадаю. На левой.
Другой Мастер качает головой (Мастер находит этот жест совершенно очаровательным) и закатывает правый рукав. На запястье точно такой же браслет, как тот, что лежит на столе.
- Ничего не стоило собрать копию. Кстати, на твоем экземпляре уже заданы координаты события.
- Которое создаст тебя.
- Твоя страховка. Каждый альтернативный поступок.
- Это отдельный мир.
- И стенки между мирами так тонки. Ты представить себе не можешь, как легко их порвать, если действовать достаточно настойчиво.
- Звучит двусмысленно.
Двойник улыбается – точь-в-точь как Гарольд Саксон с экранов телевизоров. Мастер встает, обходит стол и наклоняется – к самому себе. Замирает на секунду, глядя в глаза двойника.
- Мы в центре парадокса, - другой Мастер пренебрежительно кривится. – Не стесняйся.
Губы у Мастера тонкие и твердые (нижняя к нижней, верхняя к верхней, зачем-то уточняет двойник, прежде чем Мастер успевает подумать об этой же чуши), язык – теплый и влажный.
Через секунду после того, как рука Мастера вцепляется в волосы двойнику, за миг до того, как они успевают прикоснуться лбом ко лбу, под пальцами и губами остается пустота.
Прелесть пребывания в сердце парадокса в том, что спешить некуда.
Мастер изучает браслет – впрочем, там нечего изучать. Единственная особенность – крайне неприятная – заключается в том, что перемещения при помощи этой вещицы возможны только в прошлое и только в пределах текущей временной ветки. Мастер догадывается, что попытка расфиксировать координаты приведет к самоуничтожению объекта.
По правде сказать, это даже лестно – быть перехитренным самим собой. И приятно осознавать, что одна из его параллельных версий умеет настолько безупречно защищать свое существование: выход этого Мастера за рамки парадокса может привести к непредсказуемым последствиям для всех альтернативных вариантов.
И все-таки Мастера уже порядком достали все эти зафиксированные координаты.
Проходит пару месяцев, прежде чем Мастер окончательно решает перенестись к отстроенной двойником точке. Это почти что самое начало, полчаса после запуска Машины, пространственно – пригород Лондона.
(Чертов Лондон, Биг Бен, Тауэр, Колесо обозрения. Далеки, кибермены, что-там-еще-нужное-добавить, Мастер уже не удивляется тому, с какой регулярностью эта точка реальности притягивает весь существующий во Вселенной пиздец.
Вот взять хотя бы самого Мастера.)
Сильный ветер треплет полы плаща.
Мастер аккуратно застегивает верхнюю пуговицу, поправляет рукав и озирается. В небе висит «Вэлиант», в сторону Лондона нестройными рядами летят Токлофаны. Прекрасное зрелище.
О, а это уже интересней.
На зеленом газоне, сжимая кулаки (бессильно, напоминает себе Мастер, это называется «бессильно», что за чудесное слово), спиной к Мастеру стоит Марта Джонс.
- Я тебя поймал, - говорит Мастер, вынимая из кармана лазерную отвертку. Он просто не может ничего не сказать, это бы испортило все удовольствие от момента.
Марта медленно оборачивается. В эту минуту Мастеру жаль, что у Марты такой темный цвет кожи – было бы приятно увидеть, как с ее лица схлынут краски, а так ничего не разберешь.
- Как ты здесь?..
Что за морока с этими внешними девайсами, думает Мастер, поднимая левую руку так, чтобы стало видно браслет. Закатай рукав, поправь рукав - страшно неудобно, сплошная суета.
Отчаянье и непонимание в глазах Марты такие правильные.
Мастер улыбается, надеясь, что улыбка выглядит сочувственной, потому что это бы очень подходило к случаю, и нажимает на кнопку (на спусковой крючок?) до того, как в голове раздаются первые звуки барабанного туша.
Возвращение в исходную точку проходит на удивление болезненно.
Мастер опирается о стол в зале совещаний и ослабляет узел галстука. Ему душно, у него раскалывается голова, тошнота подкатывает к горлу.
О да, он не он был бы, если бы не устроил самому себе какой-нибудь сюрприз с побочными эффектами.
Из угла, в котором стоит палатка Доктора, – Мастер считает палатку хорошей, достаточно унизительной шуткой – доносится шорох.
Мастер резко оборачивается (мир расплывается цветным пятном, а потом стремительно фокусируется обратно, головная боль становится сильнее). Старый – теперь во всем смыслах - враг сидит на полу и пристально смотрит на Мастера, сузив глаза.
Было бы забавно, если бы у Доктора были молодые глаза. Молодые глаза на старом лице с дряблой обвисшей кожей – такое милое надругательство над природой.
Но глаза у Доктора и так старые, всегда старые, потому именно сейчас – он выглядит слишком правильно.
И в этих старых глазах читается извечное «Я могу помочь».
И за это его следует ударить.
Мастер делает шаг вперед, занося руку – и со стоном хватается за виски, оседая на пол.
(Возвращение в исходную точку проходит на удивление болезненно.
Мастер опирается о стол в зале совещаний и ослабляет узел галстука. Ему душно, у него раскалывается голова, тошнота подкатывает к горлу.
О да, он не он был бы, если бы не устроил самому себе какой-нибудь сюрприз с побочными эффектами.
Из угла, в котором стоит палатка Доктора, – Мастер считает палатку хорошей, достаточно унизительной шуткой – доносится шорох.
Преодолев слабость, Мастер оборачивается на звук и, победно улыбаясь, достает из кармана телепортационный браслет, снятый с руки Марты Джонс.
Мастер улыбается, когда Доктор закрывает лицо ладонями, Мастер улыбается, когда плечи Доктора вздрагивают и замирают. У Мастера есть причина улыбаться, в конце концов.
- Мне жаль, мне так жаль, - говорит он, стараясь скопировать интонацию Доктора.
Доктор молча залезает обратно в палатку.
Ничего, он еще заговорит, у Мастера целая вечность для того, чтобы его заставить.
В назначенный час тысячи ракет устремляются в небеса, готовые завоевывать Вселенную.
Мастер стоит на палубе «Вэлианта», обнимая Люси за талию (Люси выглядит испуганной, счастливой и очень, очень красивой).
- И в небесах будет новый Галлифрей, - говорит Мастер, отворачиваясь от иллюминатора.
Доктор сидит на полу, прислонившись спиной к ножке стола.
Доктор смотрит в пустоту.
Интересно, он видит Пустоту или только притворяется?
Мастер подумал бы об этом, но смотреть (слушать), как под бесконечный барабанный бой его армия устремляется в Великий Поход, намного интересней.
Спустя десять лет, завоевав четверть Вселенной, Мастер все еще не может добиться ни слова от старого врага. Он часами сидит на полу, схватив Доктора за плечи, прижавшись лбом к его лбу: шепчет, издевается, напоминает, кричит, спрашивает, убеждает, обещает, угрожает.
Иногда даже просит.
Доктор молчит.
Люси стоит в углу, все еще очень красивая в очередном красном платье, и на ее лице написана жалость.
Прелесть пребывания в сердце парадокса в том, что спешить некуда, но через тридцать лет Мастер понимает, что Вселенная, наполненная барабанами и молчанием – это совсем не то, чего он хотел.
Разочарование заставляет его отдавать все новые и новые приказы об уничтожении, разочарование звучит эхом к каждому удару сердец.
Люси, все еще очень красивая, в красном платье, открывающем желтоватую кожу костлявых плеч, сложив морщинистые руки в молитвенном жесте, просит Мастера сделать хоть что-нибудь, чтобы вернуть ей молодость.
Мастер улыбается и напоминает Люси, что таблетки нужно принимать три раза в день, иначе она умрет.
- Будь ты проклят, - шепчет она, и Мастер обнимает ее, крепко прижимая к себе. Он немного боится, что хрупкая Люси рассыплется в его руках, и тогда ему больше не по кому будет отсчитывать правильное время.
Доктор молчит.
В какой-то из дней Мастер, Император половины Вселенной, понимает, что сыт этими двоими по горло.
Люси проводит все больше времени с Доктором. Она смотрит ему в глаза, словно действительно может там что-то разглядеть.
Теперь они выглядят почти одинаково старыми.
И да, блядь, да: Мастер сыт по горло ими обоими.
Тогда он вытягивает из сейфа телепортационный браслет Марты Джонс, фиксирует координаты на нужной точке – и переносится к самому началу этого временного витка, туда, где получил браслет от самого себя.
И немножко, совсем чуть-чуть лжет себе во имя своей же безопасности.
Вернувшись обратно, он сразу натыкается на Люси.
Она стоит напротив, направив пистолет ему в голову (где, мать ее, она взяла пистолет?..), старческие руки мелко дрожат.
- Не глупи, дорогая, - говорит Мастер насмешливо, и это последнее, что он говорит.
Доктор неслышно появляется откуда-то сбоку – молодой, сильный, такой, каким был последний раз много лет назад. Он обнимает Люси за плечи и шепчет, глядя на Мастера невыразимо печальными щенячьими глазами:
- Мне так жаль.
Завороженный, Мастер не успевает даже подумать о том, чтобы телепортироваться или позвать Токлофанов, когда Люси нажимает на спусковой крючок, пуская пулю ему в лоб.)
Стоя на коленях в конференц-зале, Мастер ошалело трясет головой. Он оглядывает по сторонам: все те же стены, тот же стол для совещаний.
Напротив, возле нелепой палатки, сидит Доктор. Доктор внимательно смотрит на Мастера, слегка подавшись вперед.
Мастер чувствует себя так, словно в его голове только что взорвалась Вселенная, сжатая до точки.
Наверное, он выглядит так жалко, что Доктор хочет что-то сказать. После сорока лет (двух месяцев?) молчания он наконец открывает рот, чтобы…
Чтобы какой-то ублюдок из военных решил позвонить Мастеру именно в этот момент.
Мастер засовывает руку в карман плаща, чтобы вытянуть телефон, и натыкается на телепортационный браслет, снятый с Марты Джонс.
Ну хоть что-то правильно.
- Сэр, нам поступили сведения о том, что Марту Джонс видели во Франции. Сэр, какие будут…
Мастер роняет телефон и медленно встает, опираясь на ближайший стул.
Нет, нихрена не правильно. Марта Джонс умерла два месяца (десять минут? сорок лет?) назад.
Но Марту Джонс видели во Франции.
- Сэр?.. Сэр?.. – надрывается трубка.
Мастер поднимает телефон, отключает его, аккуратно кладет в карман и тогда – только тогда – позволяет себе нервно рассмеяться.
Парадокс стабилен.
Парадокс слишком стабилен.
Мастер строит все больше и больше ракет для завоевания новых миров.
Токлофаны убивают, потому что это весело.
Доктор молчит, Марта Джонс партизанит, Люси вьется рядом – каждый день чуть более безумная, чем вчера, всегда в красном платье.
Мастер не может теперь избавиться от мысли, что Люси должна ходить только в красном.
Мастер не может избавиться от мысли, что Люси вообще не должна ходить по земле. Или по «Вэлианту», если быть точным.
Раньше он воспринимал ее как приятный бонус, специальное предложение от этой точки пространства и времени: вроде мармеладок, или кофе с молоком, или хорошей музыки, или всего этого одновременно.
Теперь Мастер не может выкинуть выстрел, которого не было, из головы. (Как буквально, о господи, если учесть, куда целилась Люси.)
Он смотрит на молодую Люси – и видит ее старой, увядшей, костлявой, как Смерть из страшных сказок.
И Мастер, который никогда не мог устоять перед притягательностью смерти, глядя на Люси, никак не поймет, чего ему хочется больше: постоянно прикасаться к ней, целовать, сжимать в объятьях так, чтобы она не смогла вырваться – или избивать, рыча от обиды и злости.
Потому он делает то одно, то другое, получая примерно одинаковое удовольствие.
Но Люси из этой временной ветки никак не может понять, за что ей все это, и с каждым днем становится чуть безумнее, чем вчера.
В конце концов, Мастер решает, что, возможно, убил вовсе не ту женщину.
Этот момент из прошлого кажется достаточно красивым: Люси сидит на низком табурете у зеркала, расчесывая светлые волосы.
Она вздрагивает, увидев Мастера у себя за спиной.
- Гарри? – Люси удивленно поднимает брови. – Что случилось?..
Мастер кладет руки ей на плечи (все то же красное-блядь-платье с открытыми плечами) и, глядя в испуганные глаза отражения Люси, говорит:
- Я люблю тебя, детка, - прежде, чем свернуть ей шею.
На этот раз Мастер знает, чего ждать, если все снова пойдет не так, как хотелось, потому возвращается прямиком к себе в спальню. Он вытягивается на кровати во весь рост и закрывает глаза, ожидая боли.
Боль приходит, конечно.
Боль никогда не обманывает ничьих ожиданий.
(Мастер лежит, зажмурившись, сжав голову ладонями, и пережидает, пока приступ пройдет. Когда становится немного легче, он открывает глаза – и видит на другой стороне широкой кровати Люси, одетую в новое красное платье, которое он подарил ей сегодня утром.
Люси смотрит на него широко распахнутыми мертвыми глазами.
Мастер обнимает уже холодное тело. По тому, как откидывается назад голова Люси, становится понятно, что у нее сломана шея.
Мастер прижимает женщину к себе и начинает медленно укачивать, думая о том, что раньше воспринимал ее как приятный бонус, специальное предложение от этой точки пространства и времени: вроде мармеладок, или кофе с молоком, или хорошей музыки, или всего этого одновременно.
Мастер очень не любит, когда у него отбирают то, что приносит удовольствие.
Он не знает («Не помнит», - эхом звучит в голове), кто убил Люси, но платить за это придется всему миру.
В следующие несколько месяцев Мастер бросает все силы на то, чтобы поймать Марту Джонс, но Марта Джонс, кажется неуловима. Даже уничтожив Японию, где, по слухам, скрывается Марта, Мастеру не удается убить живучую спутницу Доктора.
Еще Мастеру нравится сидеть на стуле напротив палатки Доктора, глядя сверху вниз на своего старого (теперь - во всех смыслах) врага, и говорить, говорить: о том, сколько еще людей погибло, сколько построено ракет, о том, как здорово будет, когда в небесах засияет новый Галлифрей.
Доктор молчит, и Мастеру не остается ничего, кроме как уходить раз за разом, кривясь от досады.
Правда в том, что теперь, кроме Доктора, ему не с кем поговорить.
И Мастер продолжает преследовать Марту Джонс все настойчивей и яростней, потому что это ведь чертовски несправедливо: компаньонка Доктора все еще жива, а Люси больше нет.
Он находит Марту на исходе первого года правления.
Вернее, Марта приходит сама. Она появляется на борту «Вэлианта», прямо в конференц-зале, когда Мастер пьет кофе, сидя за столом. Охрана не успевает навести на нее оружие: Марта очень хорошо, очень метко, очень быстро стреляет.
Охранников всего двое.
Было всего двое.
Мастер отстраненно думает о том, что, возможно, не гоняй он ее так весь последний год, у Марты не было бы шанса научиться блестяще обращаться с оружием.
Мастер пытается встать.
- Сидеть! – рявкает Марта. – Руки на стол. И только попробуй позвать своих маленьких друзей…
Она многозначительно указывает взглядом на пистолет в своих руках.
- Ты успела стать очень крутой, - замечает Мастер. – И, хотя это выглядит довольно безвкусно, тебе идет, должен признать.
Марта приказывает (приказывает, именно так) своей матери освободить Джека и уничтожить Парадокс-Машину. Франсин выбегает из комнаты.
Мастер оглядывается на Доктора: тот стоит под лестницей, наблюдая за происходящим, и по его лицу видно, что действия Марты – полная отсебятина.
Но Доктор, видимо, не против. Он, кажется, надеется разобраться с этим позже.
- Я могу помочь, - произносит Доктор одними губами.
Мастер искренне смеется, и тут «Вэлиант» сильно встряхивает.
- У них получилось! – кричит Марта.
- Все на пол, - Доктор хватается за перила.
Мастера сбрасывает под стол. Лежа на полу, он смотрит, как стремительно молодеет вцепившийся в поручень Доктор.
Время возвращается на год назад.
Парадокс разрушен.
Доктор отвоевывает Мастера у всех: у семьи Марты, рвущейся совершить казнь здесь и сейчас, у Джека, настаивающего на том, что его стоит посадить в кандалы. Доктор становится перед Мастером, когда Франсин хочет выстрелить из пистолета Марты – и Франсин не осмеливается.
Закованного в наручники Мастера отводят на борт Тардис. Едва он заходит внутрь, Тардис начинает свистеть и дрожать. Тардис кричит. Она его ненавидит.
Доктор нежно гладит консоль и шепчет на галлифейском:
- Я могу ему помочь.
Мастер думает только о том, что ему делать с чертовыми барабанами в этом замкнутом пространстве.
Когда Доктор привязывает его к креслу возле консоли, Мастер даже шутит о сексуальных фантазиях своего тюремщика.
Доктор грустно улыбается и гладит Мастера по щеке.
А потом просит Тардис открыть свое сердце.
Мастер пытается зажмуриться, но не успевает.
Он смотрит в завихрения Временной Воронки – и никак не может оторвать взгляд. Барабаны стучат невыносимо громко, неистово, Воронка кружится перед глазами, и сквозь голову Мастера несется Время – сбывшееся, будущее, возможное.
Время поглощает барабаны - и Мастер кричит до тех пор, пока не теряет сознание.
Вселенная наполнена чувством вины.
Чувство вины становится причиной боли.
Или, может быть, наоборот: когда Доктор в присутствии Мастера задумывается на секунду о гибели Галлифрея, Мастер начинает плакать и умоляет убить его.
Теперь Доктор в присутствии Мастера всегда весел. Но улыбка выглядит приклеенной, резиновой, неживой – какой угодно, но только не искренней.
Мастер прячется в самой дальней комнате Тардис и сидит там в темноте, уткнувшись лицом в колени.
Правда в том, что барабанов больше нет, ничто не зовет к войне – и нечем больше оправдать то, что уже сделано.
Мастеру кажется, что Воронка все еще клубится у него в голове. (Возможно, так оно и есть.) Все, кого он убил, чьих лиц даже не видел, выныривают из темноты, чтобы сказать ему о том, как они его ненавидят.
Мастеру кажется, что он сходит с ума.
Что он сходит с ума - еще больше.
Он сидит в темноте, надеясь, что шепот утихнет, и боль пройдет, и вина, эта неподъемная вина канет куда-нибудь к чертям, но ничего не утихает и не проходит.
Он плачет, как ребенок, спрятавшийся в чулане со своей детской обидой. Да, "как ребенок" – это его последняя мысль.
А потом что-то случается.
Мастер снизу вверх с любопытством смотрит на стоящего в дверном проеме мужчину. Мужчина включает в комнате свет.
- Ты как? – спрашивает он тихо и очень грустно.
Мастер трет кулаком глаза. Кажется, он плакал. Вот ведь глупость - реветь, как девчонка.
- Здравствуй, - говорит Мастер, улыбаясь. – Я Мастер. А как тебя зовут?
Собеседник удивленно открывает рот. Мастер хмурится: ну что такого странного он спросил?
Мужчина быстро подходит, садится на корточки и прикасается пальцами к вискам Мастера.
Это немного щекотно, и Мастер хихикает.
Мужчина берет его за плечи, долго вглядывается в его лицо, а потом с тихим всхлипом прижимает к себе.
Мастер едва заметно пожимает плечами.
Взрослые такие странные.
С Доктором, в общем-то, никогда не скучно.
Он возит Мастера во всякие интересные места, показывает ему разных диковинных существ. Иногда, конечно, приходится побегать, но и это очень весело.
Машина, в которой они путешествуют, называется Тардис, и иногда Доктор берет на борт всяких женщин. Они бывают довольно милыми, но почему-то каждой Доктор говорит первым делом: «Не вздумай пялиться». Он думает, что Мастер не слышит, но Мастер всё-всё слышит, и считает, что это очень забавно.
Однажды в Тардис появляется красивая темнокожая женщина в военной форме. Увидев Мастера, она моментально выхватывает пистолет.
- Марта, нет! – кричит Доктор.
- Ты держишь его просто так! Даже не в наручниках! – вне себя от ярости кричит женщина.
Доктор закрывает Мастера собой, хватает ее за руки и долго говорит, что это совсем не тот человек, что произошла катастрофа и Мастер теперь уже не может никому причинить вреда.
Женщина говорит Доктору много обидных, злых слов, а потом уходит из Тардис, умудрившись на прощанье хлопнуть дверью.
И когда она уходит, Мастер садится на пол и начинает реветь: он очень испугался.
Доктор обнимает его и неловко гладит по голове, шепча, что все хорошо.
Если Мастер просит какую-нибудь игрушку, Доктор почему-то очень расстраивается.
Мастер не может понять, что плохого в автомобиле на радиоуправлении, или в воздушном змее, или в роботе-трансформере.
Но лучше пусть их у него не будет, если из-за этого у Доктора такое огорченное лицо.
Когда Мастер видит, что расстроил Доктора, он всегда забирается к нему на колени, обнимает за шею и целует в щеку.
Доктор после этого почему-то всегда очень тяжело, болезненно вздыхает. Но не возражает.
Вот и славно.
Однажды Доктор, поддавшись на уговоры, ведет его в парк развлечений.
Мастер радостно визжит, катаясь на каруселях и американских горках. В тире он выигрывает плюшевого мишку, а потом съедает целых три мороженых.
Ему кажется, что люди вокруг странно на него смотрят.
- Почему они пялятся? – дергая Доктора за рукав, спрашивает Мастер.
Доктор кривится, как от зубной боли.
- Не обращай внимания. Это очень глупые люди.
На обратном пути в Тардис Доктор непривычно молчит, потому Мастеру ничего не стоит выпросить у него коробку ужасно аппетитных на вид пирожных-корзинок - с белым кремом и вишенкой на макушке.
Позже, сидя на кухне в Тардис, Мастер болтает ногами, ест пирожное и всё говорит о том, какой это был замечательный день.
А Доктор выглядит очень несчастным, и Мастер совсем не понимает, в чем причина. Потому делает единственное, что кажется ему правильным.
- Хочешь? – сложив ладони лодочкой, он доверчиво протягивает Доктору пирожное. – Оно вкусное.
В глазах Доктора мелькает что-то непонятное. Он наклоняется и губами снимает с пирожного вишенку.
Мастеру это кажется милым – и он смеется.
Доктор вылизывает из корзинки крем, глядя Мастеру в глаза. Губы и язык у мужчины уже совсем белые. И в крошках.
Мастер завороженно следит за этой игрой, а потом решает присоединиться. Он наклоняется и быстро слизывает с губ Доктора крем.
Доктор хватает его за плечи и притягивает к себе. Пирожное выпадает у Мастера из рук, и он еще успевает огорчиться по этому поводу.
Потом Доктор его целует.
Язык и губы Доктора сладкие от крема, очень вкусные и нежные.
Мастер закрывает глаза, пытаясь распробовать незнакомые ощущения.
Доктор отстраняется, берет его руки в свои – и облизывает каждый испачканный кремом палец.
Мастер чувствует, что заливается краской, но тут Доктор прерывает свое занятие и вздыхает как-то особенно тяжело.
Мастер не понимает, почему в глазах его друга стоят слезы.
Доктор шепчет: «Прости». И быстро выходит из кухни.
Впоследствии они никогда не обсуждают этот момент, но Мастеру очень приятно думать, что у них есть общая тайна.
Все заканчивается так же глупо, странно, необъяснимо, как началось.
На Рождество Доктор притаскивает небольшую елку и целый ящик игрушек. Смеясь от радости, Мастер развешивает мишуру на консоли. В кухне готовится рождественский ужин, Доктор зажигает свечи, без умолку болтая о том, что каждый год, каждое Рождество происходит какая-то хрень. Так и говорит – «хрень», а потом с виноватым видом прижимает ладонь к губам и бормочет: «Ты этого не слышал». Мастер хихикает и делает вид, что нет, конечно же, не слышал.
Так вот, каждое Рождество что-то происходит: то Сикоракс нападет, то плотоядные пауки, то «Титаник» с неба рухнет.
Доктор забывается и начинает красочно расписывать, как спасал мир от пришельцев. Мастер восхищенно слушает, хотя подозревает, что половина историй – выдумка.
- На самом деле, - смеется Доктор. – Единственное действительно спокойное Рождество я провел с тобой на «Вэлианте».
И замирает, поняв, что сболтнул лишнего.
Мастер роняет игрушку, которую держал в руках.
И голоса в голове начинают плакать, обвинять, требовать – так, словно только этого и ждали.
Откуда-то издалека приближается неумолимый барабанный бой.
И Мастер кричит, кричит, кричит – пока не теряет сознание.
Он приходит в себя, сидя в каком-то кресле.
Он чувствует, как что-то железное сжимает ему голову.
(Голоса и барабаны соревнуются по громкости.)
Конвертер, догадывается Мастер и силится улыбнуться.
Стать человеком – это всегда безотказный вариант.
Мастер открывает глаза и видит Доктора. Доктор плачет.
- Мне так жаль, - говорит он. – Мне так жаль.
- Но ты помог, - возражает Мастер.
Доктор порывисто целует его в лоб и нажимает на кнопку.
Дальше – только боль.
И никакой вины.)
Мастер катается по постели и воет.
Нет, нет, нет, только не так, пожалуйста, только не так.
- Гарри, что с тобой, что с тобой? – перепуганная Люси тормошит его за плечо.
Живая Люси, в гребаном красном платье и с тщательно замазанным синяком под глазом.
Мастер хватает ее в охапку и целует, пока хватает воздуха.
Живая Люси.
Парадокс стабилен.
Прекрасный, прекрасный парадокс.
Мастер решает больше не испытывать вероятности.
Он уничтожает оба браслета – вернее, один браслет, снятый с Марты Джонс в одной и той же точке реальности и умноженный парадоксом надвое.
Он не зря слывет отличным гипнотизером: это ужасно трудно, но ему удается запереть все ложные воспоминания в самый дальний угол сознания. Запереть и заглушить привычными, до дрожи любимыми барабанами.
Мастер успешно убеждает себя в том, что время внутри парадокса движется по прямой – и с момента активации Машины Мастер прожил ровно 99 дней. И ни одного из них – дважды.
Порабощенное население Земли строит ракеты.
Токлофаны убивают в свое удовольствие.
Люси носит красное платье и сходит с ума.
Марта Джонс партизанит.
Доктор молчит.
Положительно, этот вариант Вселенной идеален.
@темы: Чтиво, Doctor Who, Мужская дружба? Не, не слышала, R